Обычно, если где-то невдалеке есть большой город, то свечение от него видно за километры. Но странно: чем ближе я подхожу к дороге, тем меньше мне хочется домой. Я постепенно растворяюсь в этом лесу. Шаг за шагом принимаю его в себя. Мне уже не страшно. Я – это все, что находится вокруг меня. Ветер сквозь меня пророс. И трава щекочет колени. Веточки в моих волосах похожи на маленькие рожки древнего лесного существа. Иду просто для того, чтобы идти, и каждое моё движение доставляет удовольствие. Чутье обостряется, как у лесного зверя. Птицы, ежики, змеи – всю живность, обитающую здесь, – всех их я чую. И ещё кого-то. Её. Не зверя, не человека. Вызванную мной, такую же часть всего окружающего, как и я. Но она находится не так уж близко. Ближе ещё что-то или кто-то.
Возле дерева что-то лежит. Какой-то предмет. Или кто-то. Я перестаю понимать… В этих очертаниях есть что-то неправильное. Что-то затхлое мне кажется при одном взгляде на него. Во рту появляется вкус тухлой воды.
То, что выглядело кучей мусора, оказалось мёртвым человеческим телом. Или, подождите, я знаю, что это – не мертвец. Сама я в эту ночь – существо, застрявшее между явью и навью, и он – такой же, но слаб. Я даже узнала его, прежде чем заглянула в лицо. Алекс. Он был без сознания. У меня это обстоятельство не вызвало ни шока, ни даже малейшего замешательства. Заклинательница прекрасно понимает, что делать.
Но тут между мной и им появилась эта сущность: жадное, прожорливое, не захотевшее довольствоваться одним своим пленником существо. Не знаю, каким оно представлялось Алексу, но передо мной возникла высокая старуха с голой обвисшей грудью и тусклым взглядом. Собачье вымя! Не тебе мне дорогу загораживать. Я вызвала тебя. Твоя госпожа пришла, чтобы забрать свое и вернуть вызванную тебя на место.
Вдруг ветер поднялся лесным стариком-великаном. Ветер подставил мне спину. Дал свою мощь.
Я чувствую себя вихрем, чувствую себя танцем. Чувствую себя свободной песней лесной.
– Посмотри-и-и, – пою, – посмотри мне в глаза.
Она не хочет. Она уже поняла, с кем связалась и что это противостояние будет губительным для неё. Но вырваться не в силах. Покоренная, глядит мне в глаза бесцветными бляшками.
Поют под ветром ветви. Трубами, флейтами пана. Я начинаю танца круг. Заклинаю, затанцовываю её, мавку, русалку, нежить болотную. Мы идем будто по начертанному: я – она, я – она. Слегка наклоняюсь к ней. Она, помимо воли, ко мне. Танец ускоряется. Ближе и ближе. Мы сами превращаемся в вихрь.
И тут я желаю чтобы она, чудище болотное, исчезла навсегда. Желание, как острая игла, вонзается ей в лоб:
– Вооооон!
Я чувствую эту силу, которая была со мной всегда. Которая помогала мне убаюкивать и заклинать. Петь и добиваться желаемого.
– Вооооон!
Старуха русалка вначале становится какой-то двухмерной. Наш танец останавливается. На мгновение она как бы зависает в воздушном пространстве. Порыв ветра проглатывает её беззубой пастью, как неясный дымок. Всё. Реальность возвращается.
***
А в реальности этой я, Дианка, в испачканной и подранной одежде стою над полумертвым телом когда-то любимого, а теперь просто жалкого человека. Клатч, кирпичную сумочку, я благополучно потеряла во время своих приключений, и теперь у меня нет денег даже для того, чтобы добраться домой. У меня нет мобильного, чтобы определить, где нахожусь, и вызвать хотя бы скорую.
К счастью, мой дорогой полутруп начинает подавать признаки жизни. Даже пытается встать. Но связной речи ещё нет. Потерпи, родной, я подставлю тебе хрупкое женское плечо, и поползем в поисках дороги. Это так по-нашему, по-простому, по-женски! Я тебя чуть не сгубила. Я же и спасла.
Впереди опять мелькает свет фар. Дорога близко. Мы выползаем на неё вовремя. Навстречу нам едет полицейский «бобик».
Мы доползаем до середины дороги, и машине приходится затормозить. Из неё долго никто не выходит. Я с Алексом на плече пытаюсь подойти поближе. Они что, боятся нас? Вы серьёзно? Господа, стражи… порядка… вашу мать.
Слышу реплику из-за приоткрытого окошка:
– Фу, блин, ещё одна. Посмотри, с этим…
Сразу догадываюсь, чего они испугались. Немудрено.
– Братья… эммм… во Христе. Мы свои. Православные.
– Перекрестись, девка
Я пытаюсь. Не очень, конечно, получается, но хоть как-то.
– Теперь он. Вурдалак какой-то…
– Это не вурдалак. Это – Алекс. Он – потерпевший, а я… свидетельница (ага, убийца всякой нежити, превысившая пределы необходимой самообороны: какая там у них по этому поводу статья?).
Алекс проявляет признаки оживления вовремя (вот что значит стимул, анализирует мой внутренний дефектолог). Чертит на себе тоже что-то похожее на крестное знамение.