Пробили два двойных.
Козлиная песня
Нить звонко щелкнула, оборвалась под пальцами. Пальцы дрожали, и снова связать концы тонкой голубой шерстинки все никак не выходило.
- Позволь мне, - склонился над плечом Амфимах. Она почувствовала жар, исходивший от его большого сильного тела, и закрыла, поддавшись мгновенной слабости, глаза.
От желания прикоснуться, почувствовать под руками смуглую теплую кожу, сводило запястья и горели ладони. Откинуть бы сейчас голову на широкую грудь, ощутить тяжелые руки на плечах... Одна, девять лет одна. Нельзя.
- Благодарю, - холодно улыбнулась она. Завязала все-таки неподатливый узелок. Жаль, нить своей судьбы нельзя так же легко ни соединить заново, ни заменить новой, цветной, ни связать с другой нитью. Только оборвать ее нетрудно - но тоже нельзя.
Он не уходил. Положил ладони на напрягшиеся мгновенно плечи, наклонился к уху, обжег дыханием:
- Ты выйдешь за меня замуж? Будешь моей?
- Как смеешь, щенок! - она выпрямилась царственным движением, сбросила руки с плеч. - Пошел вон!
Он ушел, чтобы потом вернуться - а она вновь склонилась над кроснами, где на голубом фоне темнели фигуры бегунов, как живые. У нее было очень много времени, чтобы обдумать каждую черточку и каждую ниточку.
-...и вот эти остолопы развязали мех, и оттуда вырвались все ветра разом. Сразу же буря поднялась, понятно - волны через нос перехлестывают, парус убрать, конечно, не успели. Корабли все разметало, понесло неведомо куда. Руль вдвоем не удержать, за снасти даже браться бессмысленно - с места их не сдвинуть. Повеселились мы тогда... Но ничего, если я у руля, даже Посейдону будет непросто корабль потопить. А ветра когда устали, успокоились, только зефир остался, и до земли нас донес.
Рассказчик лениво потянулся. Глядя на него, никто не подумал бы, что у него достанет ума управлять кораблем. Грубое лицо обожжено солнцем до теплого глиняного цвета, сам широкоплечий, мощный, мускулистая грудь и плечи в рыжей шерсти, а волосы сияют золотым руном даже в полумраке шатра.
Неожиданно аккуратно он подхватил кувшин с низкого столика, налил вина себе и мальчику, которого развлекал байками о былом. Рядом со старшим другом стройный, очень белокожий, совсем юный еще мальчик выглядел почти хрупким. Как изящная статуэтка из слоновой кости.
- А на земле, как мы сошли, встретила нас дочка тамошнего царя. Девчонка совсем, но красиииивая. Подрастет, саму Каллипигу затмит. Хотя зад у нее и сейчас... - он мечтательно покрутил головой, - взыскана девчонка богами, ничего не скажешь. Гордая, злая. Еще бы, царская дочь. Но ничего, и не таких объезжали. Сама ночью умоляла, плакала. А утром я ей и говорю, что за любовь спасибо, конечно, но дома жена ждет.
Мальчик фыркнул, но потом задумался. Друга своего он только что не боготворил. Верно, и жена у него необыкновенная. Вздохнул:
- Хороша твоя жена, наверное. Жаль, мне никогда ее не увидеть.
...он вспомнил на мгновение свою жену. Вся рыжая, ему под масть. Медные кудри, бронзовая крошка веснушек по всему телу, золотистый пух на руках, длинные золотые ресницы. Высокая, статная, гордая. Как позолоченная статуя богини. Хороша, но как-то вчуже. Любоваться, не любить.
- Ну да, хороша, - согласился он без воодушевления. - Но теперь-то что мне до нее за дело. Я больше ее не увижу.
- Домой вернуться не тянет?
- Зачем? У меня есть корабль - а значит, и весь Океан. Сына она вырастит. А девок везде полно. Да и зачем они мне? У меня есть ты. И ты будешь со мной даже в море. У какой девушки, пусть самой прекрасной, такое тело?.. Такие плечи?.. Такие бедра?..
Широкая ладонь, покрытая с тыльной стороны золотистыми волосками, сдвинула голубой хитон, легла на колено, двинулась выше. Шершавая, в мозолях от весла и меча, она чуть царапала тонкую кожу. Мальчик вздохнул невольно, но упрямо продолжал говорить:
- А представь, ты все-таки вернешься - а она тебя дождалась. Когда-нибудь... Лет через двадцать...
- Что она, безумная, столько лет ждать? Никто из жен нас не дождется. А через двадцать лет она совсем старуха будет, зачем мне такая?
- А может, кто-нибудь об этом трагедию сочинит. Хороша бы вышла!..
- Ну вот и займешься на старости лет. Болтаешь много - как есть аэд! А сейчас помолчи! - он накрыл рот мальчика поцелуем. Губы были сухие, соленые, как и его собственные, а вот щеки до сих пор оставались совершенно гладкими. Он дернул волосы, жесткие от морской воды, запрокинул красивую голову, открыв изящное горло. Мальчик шумно сглотнул, на мраморной коже выступила краска. Хитон полетел на землю, а его хозяин - на ложе, лицом вниз. Поцелуи, ласки, нежные слова - это для женщин. Его можно любить, как мужчина любит мужчину, воин - воина. На твердых бедрах наверняка останутся синяки от пальцев, но велика ли беда. Стонет мальчик явно не от боли...