– Ноль!!!
Его рука сама - совершенно самостоятельно - потянула рычаг, отодвинула его до половины и остановилась. Раздалось рычание. Казалось, какой-то эластичный пресс надавил ему на грудь и голову. «Ускоритель!» - успел он подумать, и у него потемнело в глазах. Лишь слегка и лишь на мгновение. Когда он смог хорошо видеть, хотя все та же неотступная тяжесть сковывала тело, экраны, во всяком случае те три, что находились прямо перед ним, были белые, как молоко, выливающееся из миллиона кувшинов.
«Ага, пробиваю облака», - подумал он.
Размышлял он теперь свободнее, несколько вяло, зато совершенно спокойно. Через некоторое время Пиркс почувствовал себя так, будто он лишь свидетель всей этой слегка смешной сцены: лежит парень, развалившись в «зубоврачебном кресле», ни рукой, ни ногой не шевельнет. Облака исчезли, небо еще слегка голубоватое, но уже как плохая синька, кажется, и звезды видны - звезды или нет?
Да, это были звезды. Стрелки бегали по потолку, по стенам, каждая на свой лад, каждая что-то показывала, все надо было видеть, а у него только два глаза. Тем не менее его левая рука, подчиняясь короткому, повторяющемуся свисту в наушниках, сама - опять сама - потянула рычаг, сбрасывая ускорение. Сразу стало немного легче: скорость 7,1 в секунду, высота 201 километр, заданная кривая старта кончается, ускорение 1,9 - можно садиться, и вообще теперь-то и начнется настоящая работа!
Он медленно сел, нажимая на подлокотники кресла, отчего поднялась спинка, и вдруг весь похолодел.
– Где же шпаргалка?!
Это и была та ужасно важная вещь, которую он никак не мог вспомнить. Пиркс начал осматривать пол, будто на свете и не было целой тучи индикаторов, подмигивающих со всех сторон. Брик лежал под самым креслом. Пиркс наклонился - пояса, разумеется, не пустили, расстегивать их не было времени - и с таким чувством, словно он стоит на верхушке высоченной башни и падает вместе с ней в пропасть, раскрыл бортовой журнал, который лежал в кармане над коленом, вынул из конверта задание и… ничего не понял: где же, черт бы ее побрал, орбита Б-68? Ага, вот эта! Он сверился по траектометру и начал медленно поворачивать. Он удивлялся - как-то все же получалось.
На эллипсе вычислитель благосклонно сообщил ему данные для поправки, Пиркс снова сманеврировал, сошел с орбиты, слишком резко затормозил - в течение почти 10 секунд ускорение было минус 3 g, но ничего ему не сделалось, он был очень вынослив физически («Если б у тебя были такие же мозги, как бицепсы, - говорил ему Ослиная Лужайка, - то, возможно, из тебя что-нибудь и вышло бы»), исправив ошибку, вышел на постоянную орбиту и передал по радиофону данные вычислителю, но тот ничего не ответил - по его диску пробегали волны холостого хода. Пиркс проревел свои данные еще раз, - конечно, он забыл переключиться, - теперь исправил ошибку, и на диске моментально появилась мерцающая вертикальная линия, а все окошечки единодушно показали единицы. «Я на орбите!» - обрадовался он. Да, но время обращения составляло 4 часа 29 минут, а должно быть 4 часа 26 минут. Теперь он уж окончательно не знал, допустимое это отклонение или нет. Ломал голову, начал уже подумывать, не отстегнуть ли пояса - шпаргалка лежала под самым креслом, - но, черт его знает, написано ли в ней об этом? И вдруг припомнил, что профессор Кааль говорил: «При расчете орбиты допустима погрешность до 0,3 процента». На всякий случай передал данные вычислителю: он находился в пределах допустимой погрешности. «Ну, как будто порядок», - сказал он себе и лишь теперь как следует осмотрелся.
Тяжесть исчезла, но он был пристегнут к креслу на совесть, только чувствовал себя очень легким. Передний экран - звезды, звезды и светло-бурый рубчик на самом нижнем крае, боковой экран - ничего, лишь чернота и звезды. Нижний экран - ага! Пиркс внимательно всматривался в Землю - он несся над ней на высоте от 700 до 2400 километров в зоне своей орбиты; Земля была огромная, заполняла весь экран, он как раз пролетал над Гренландией - ведь это Гренландия? Пока он решал, что это такое, оказался уже над Северной Канадой. Вокруг полюса искрились снега, океан был черно-фиолетовый, выпуклый, гладкий, словно отлитый из чугуна, удивительно мало туч - будто кто-то разбрызгал по выпуклой поверхности жидкую кашицу. Пиркс взглянул на часы.
Он летел уже семнадцать минут.
Теперь полагалось поймать радиосигналы ПАЛа и следить за радарами при прохождении его зоны. Как называются эти два корабля? РО? Нет. ИО. А номера? Он заглянул в листок с заданием, засунул его вместе с бортовым журналом в карман и подвигал на груди контрольный регулятор. Раздался писк, треск. ПАЛ… какой у него сигнал? Морзянка… Он напрягал слух, посматривал на экраны, Земля медленно поворачивалась под ним, звезды быстро передвигались на экранах, а ПАЛа нет как нет - ни слуху, ни духу.
Вдруг он услышал жужжание.
«ПАЛ? - подумал Пиркс, но тотчас же отбросил эту мысль. - Идиотизм! Ведь спутники не жужжат! А что жужжит?»
«Ничего не жужжит, - ответил он самому себе. - Так что же это? Авария?»
Он как-то совсем не испугался. Что за авария, если он летит с выключенным двигателем? Жестянка сама по себе рассыпается - так, что ли? А может, короткое замыкание? А, замыкание! Боже милостивый! Противопожарная инструкция ША: «Пожар в космосе на орбите… параграф… черт бы его побрал! Жужжит и жужжит», - он едва слышал попискивание отдаленных сигналов.
«Совсем как муха в стакане», - подумал он, обалдев, лихорадочно переводя взгляд с одного циферблата на другой. И тут он увидел ее.
Это была муха-гигант, зеленовато-черная, той отвратительной породы, которая словно создана лишь затем, чтобы отравлять людям жизнь, наглая, назойливая, идиотская и в то же время хитрая, шустрая муха, которая прямо чудом (а как же иначе?) влезла в ракету и летала теперь за прозрачным колпаком, тычась, как жужжащий шарик, в светящиеся диски циферблатов.
Когда она приближалась к вычислителю, ее жужжание гремело в наушниках, как четырехмоторный самолет: над верхней рамой вычислителя помещался резервный микрофон, чтобы им можно было пользоваться без ларингофона сидя в кресле, если кабели радиофона будут выключены. Зачем? На всякий случай. Подобных приспособлений было немало.
Пиркс проклинал этот микрофон. Он боялся, что не услышит сигналов ПАЛа. В довершение всех бед муха начала предпринимать вылазки и в другие места. Несколько минут он невольно водил за ней глазами, пока наконец не сказал себе строго, что ему на эту муху наплевать.
Жаль, что нельзя туда насыпать ДДТ.
– Хватит!
Зажужжало так, что он даже поморщился. Муха разгуливала по вычислителю. Стало тихо - она чистила крылышки. Что за отвратительная муха!
В наушниках возник равномерный, далекий писк - три точки, тире, две точки, два тире, три точки, тире - ПАЛ!
– Ну, а теперь надо глядеть в оба! - сказал он себе и приподнял немного кресло: все три экрана были у него перед глазами. Он проверил еще раз, как движется фосфорический управляющий луч радара, и стал ждать. На радаре не было ничего. Но кто-то кричал:
– А-7 Земля - Луна… А-7 Земля - Луна, сектор III, курс 113, вызывает ПАЛ ПЕЛЕНГ. Дайте пеленг. Прием.
– Вот несчастье, как же я теперь услышу моих ИО! - заволновался Пиркс.
Муха взвыла в наушниках и исчезла. Вскоре сверху его накрыла тень - словно летучая мышь уселась на лампу. Это была муха. Она ползала по стеклянному пузырю, будто исследуя, что скрывается внутри него. Тем временем в эфире становилось тесно. ПАЛ, который уже виднелся (он действительно выглядел, как гигантская палица: это был восемьсотметровый цилиндр из алюминия, заканчивающийся шаром обсерватории), летел над ним на расстоянии каких-нибудь четырехсот километров, - может, чуть больше - и медленно обгонял его.
– ПАЛ ПЕЛЕНГ к А-7 Земля - Луна, сто восемьдесят запятая четырнадцать, сто шесть запятая шесть. Отклонение растет линейно. Конец.
– Альбатрос-4 Марс - Земля вызывает ПАЛ Главный. ПАЛ Главный, схожу на заправку сектор II, схожу на заправку сектор II, иду на резерве. Прием.
– А-7 Земля - Луна вызывает ПАЛ ПЕЛЕНГ…
Остального он не слышал, все звуки заглушило жужжание мухи. Наконец она утихла.