Мартинов
— Нас вынесли, раненых, у обоих — обе ноги прострелены. Правда, мне легче, чем американцу — кости целы. Что значит родная земля помогает! Вначале мы с ним в одной палате были, потом меня забрали в СБУ, в камеру. Чекисты допрашивали — кто, что, откуда.
Предлагали записать видеообращение, чтобы другие на Украину не ехали. Отказался. Хотя, конечно, нечего нашим тут делать. Алкаши-шахтеры не бойцы, нет в них истинного российского боевого духа, нет чувства империи. Суд был надо мной, статья за терроризм, десяточка, Россия требовала к себе забрать, не отдали. Все чисто — из части задним числом уволили, я тут как доброволец. Мать мою искали, чтобы сказала, что я офицер российский. Но мать сама дочь офицера, не созналась. А что заплатили ей за это, так я эти деньги кровью и потом… Ко мне в больницу консул российский приходил, принес соки там, бритву, пену — я потом все попросил выбросить. Отравить как угодно можно, а я для отечества сейчас — сбитый летчик. На самом деле, думал, что по традиции офицерской чести должен бы застрелиться. Но — не могу. Что-то мешает. Ну, есть время подумать, что. Кстати, библиотека в тюрьме — вся на русском языке. Ну, почти. И книг достаточно, на мой срок точно хватит. Может, и правда что-то не то с этими бандеровцами-фашистами… Но американца-то я сам точно видел. И он таки из Америки — где наш бы сказал «бля», он говорил «фак». Хотя…
Стрілка
— Мене гвалтували довго, не знаю, скільки, годину чи дві. Троє їх в машині було, озброєні. Все питали, звідки я, з ким була. Щось відповідала, клялася, що місцева, з Краматорська, варила обіди українцям, військовим, не добровольцям — ох, як вони ненавидять добровольців, поїхала з колоною зеленим коридором, далі злякалася, просиділа дві доби у кущах, пішла блукати. Наче повірили. Викинули, як собаку, на узбіччі. Місцева жінка підібрала, відпоювала травами, бо я спати не могла. Потім у село Червоний Хрест заїхав, то вона тихенько умовила мене забрати. Привезли до Києва, до лікарні. Зі мною говорять, а я плачу. І все перед очима, як колону розстрілювали, а я в машині, і на неї, прямо на лобове скло, голова Дзиги. Він малий був, років дев`ятнадцять, все ходив до мене за вітамінками, солоденьке просив… А потім лікар мені руку свою дав, каже, тримай і розповідай далі, а в мене спогад як я в Поета пульс шукала… Накриває. Мама Довбуша приїхала, каже донька моя тепер будеш. А лікар каже, що я молода, все пройде, хіба що сни лишаться. І радить на психіатра вчитися. Бо філософія то таке, химерне. А після війни всіх лікувати треба буде, повоєнний синдром. У мене з нього повний комплект — кажу ж, сни страшні, і я щоразу не можу з оточення вийти, потім таке находить, що вороги всюди… Пішла за цукерками, то продавчиню злякала — падаю на підлогу і повзу за прилавок ховатися… Ото як була, в платтячку зеленому, батистовому… І хлопців наших зустрічаю, плачу… П`ю разом з ними і плачу… Хоча це вже не ті хлопці. То кричали: «Ми тут не за гроші!», тепер ходять, рахують, хто їм скільки винен, які пільги, де ділянку щоб виділили, кредит… Ну, не всі, звичайно. Чи може, так і треба, вимагати те, що держава повинна дати, а я ще мала, щоб це зрозуміти…
Слон
— Тот пацан-срочник, который мне ноги прострелил, каждый день таскал еду мне в палату, ухаживал, я его сразу простил и братиком назвал. После госпиталя вернулся в Америку, хромой. Там посмотрели, сломали ноги заново, поставили какие-то протезы костей что ли. В общем, сейчас не хромаю, но и не бегаю. Женился. Как-то внезапно. Она тоже из наших, психиатр, работает с вьетнамским синдромом. Он же афганский. Он же донбасский. Я для нее материал для диссертации и всегда готовый собеседник. Таких флешбеков, как у меня, ни у кого из ее пациентов не было. Оцените только сон: я в окопе, со мной Лавр, Поэт и Мартынов, всех накрывает, все ранены, я могу только одного вытянуть, беру Поэта, тащу-тащу, вытягиваю, а это Мартынов. И — мертвый. Вот жена до сих пор голову ломает, что это значит. Уже додумалась, что скучаю я по этому русскому, что не прожил с ним то, что должен был прожить… Упаси бог! Я как-нибудь так, с американцами проживу. Да, ни один бурундучок больше в бассейн не попадал. Не знаю, что с ними случилось в лесу. А на выборах впервые голосовал за республиканцев — они хоть как-то пытались уговорить конгресс дать Украине оружие. Большая, трусливая страна. Знали бы здесь, как в нас поначалу верили в Украине. Ну, пока все не поняли.