Мёртвая тишина повисла на линии связи, и никто не шевельнулся. Даже ветер стих, будто ожидая ответа Грейсона.
Самое безумное было в том, что Чад был во многом прав. Грейсон видел деревни, разрушенные до основания. Он видел мирных жителей, гибнущих на его глазах под вражеским огнём. И его фузилеры – его собственный батальон, – понёс почти пятидесятипроцентные потери. Если подводить итоги так, аргументы имели смысл, и спокойная манера речи Чада, произносящего их, также добавляла вес. Но всё это было неправильно, всё искажено. Он должен был заставить их увидеть это.
– Ты прав, Чад. Почти всё, что ты сказал, – правда, – Грейсон попытался убрать ярость из своего голоса, чтобы говорить так же обоснованно и убедительно, как Чад, перед другими солдатами, но это было нелегко. Он несколько раз вдохнул, чтобы успокоиться, и начал снова:
– Нет, мы не нападали ни на какой другой мир, но почти каждое подразделение под командованием герцога, кроме тех, что были на Нью-Сиртисе, сражались с войсками, лояльными к Катерине, с самого начала. Да, многие из них начали действовать самовольно, но на месте Катерины, ты бы мог просто сидеть и полагать, что эти подразделения не получили хоть неявного одобрения герцога? Если он не был угрозой для неё, почему он не предоставил ей поддержку или хотя бы объявил эти подразделения отступниками?
– То есть ты хочешь сказать, что поддерживаешь Катерину? – тихо спросил Чад, с исключительным спокойствием в голосе. Грейсон наблюдал, как «Хатамото-Ти» медленно развернулся к нему полностью, и до него внезапно дошло, что может быть только один способ разрешить эту ситуацию. Способ, при котором он может погибнуть. Возможно, именно поэтому он был так уверен, что сегодня он умрёт.
– Я не это хочу сказать, и ты это знаешь. Разве я не сражался с захватчиками, как и ты? Я хочу, чтобы ты посмотрел на ситуацию с её точки зрения. С точки зрения лояльных к ней войск. Герцог мог не атаковать их прямо, но всё это время он не подал ни единого признака того, что поддерживает Катерину. И в таком случае, почему она не должна попытаться устранить его?
Почти неуловимое движение «Хатамото-Ти» Чада заставило сердце Грейсона учащённо забиться. Чад действительно собирается атаковать его? Заставит ли его ненависть ко всему лиранскому действительно открыть огонь, потому что Грейсон пытается заставить его посмотреть на всё с другой стороны? С болезненным чувством, он знал, что это было очень вероятно. Сможет ли он заставить себя выстрелить в ответ? И если они начнут сражаться, выживет ли он? Чад был великолепный мехвоин, а его «Хатамото-Ти» был лучше, чем «Темплар» Грейсона. Они оба давно достигли своих ГБП, так что любая схватка будет быстрой и смертельной.
– Чад, послушай меня, – сказал он. – Ты говорил о мирных жителях, которых они убивали. Какие-то из этих убийств были предумышленными. Я не отрицаю это. Но множество смертей были случайными, от шального огня. Можешь ли ты честно сказать мне, что не убил случайно ни одного мирного жителя за всё это время?
Он ждал, пока Чад ответит. Тот молчал, и Грейсон продолжил говорить:
– Я думаю, нет. К моему стыду, я знаю, что кто-то умер, даже несмотря на мои попытки уберечь их. Иногда это цена войны, но цена, которую требуешь ты, слишком высока. Слишком. Ты обвиняешь лиранцев в том, что они превратились в чудовищ, но кем станем мы, если хладнокровно казним их? Может, ты скажешь мне, что иногда надо становиться животным, чтобы остановить другое животное, но я скажу, что это ложь.
Не поднимая рук своего меха, он медленно двинул «Темплара» по кругу, словно пытаясь посмотреть каждому мехвоину прямо в глаза.
– Мы не должны опускаться до их уровня, чтобы остановить их. Мы должны оставаться людьми. Мы можем сохранить себя и свои идеалы и при этом победить их. Разве вы не видите это?
Снова он ждал, пока Чад ответит.
Никто не двинулся. Никто не проронил ни слова. Грейсон подумал, что, возможно, он донёс до них свою мысль. Возможно, они начали понимать, какую черту они перешли, и думают, как очистить себя.
Затем «Хатамото-Ти» двинулся, и Грейсон услышал, как Чад ответил: «Нет», поднимая правую руку с ППЧ повышенной дальности.
Грейсон вжался в пилотское кресло, боясь, что его друг собирается выстрелить в него. Только в последнюю секунду рука повернулась к лиранской «Саламандре».