Энн тянула шею, стараясь увидеть, куда идет, и приметила темную статую сидевшего верхом на лошади Джорджа Вашингтона. Он, казалось, направлялся к большому круглому фонтану в «овале Икинса»; с флангов его охраняли два фонтана поменьше, из которых била подцвеченная красная, белая и синяя вода. Огромный навес, где продавались супербутерброды был прямо за ним, и там вовсю толпился народ. Проклятие! Как Кевин найдет ее в такой толчее? И сможет ли она воспользоваться оружием? Что ж… Наверное, ее план был не лучшим из возможных, но менять что-либо теперь поздно. Остается держать пистолет в руке и не снимать его с предохранителя. Кевин об этом ничего не узнает, а она будет уверена, что никого не поранит.
Теперь говорила молодая киноактриса. Микрофон противно гудел. «Мы не считаем нужным доказывать следующие истины: все люди созданы равными; Всевышний наделил их несомненными и неотъемлемыми правами, среди которых право на жизнь, право на свободу, право на стремление к счастью…»
Энн приободрилась. Слова, прекраснейшие из когда-либо написанных! Она имела право на счастье, на свободу и на жизнь. У нее замечательная работа, милые соседи, подруги… У нее новая любовь. Кевин отбирал у нее заслуженное по праву. Она обогнула очередное одеяло с семьей и удержала чуть не упавшего малыша, положив на его теплую голову ладонь. В темноте Энн то и дело натыкалась на сброшенные кроссовки и туфли. Она шла отдельно от замершей в восторге толпы.
Чтение продолжил страстный бродвейский актер:
«Но если долгая череда оскорблений и посягательств преследует единственную цель, если главный замысел — подчинить людей ничем не ограниченному произволу — становится очевидным, то право этих людей, их долг — сбросить такое правительство и позаботиться об иных хранителях, которым они доверят свое будущее спокойствие».
В точку! Энн боролась за свое будущее спокойствие. До шатра оставалось меньше пятидесяти футов. Она быстро двигалась сквозь толпу и поглядывала на окружающих, выискивая среди них Кевина. Спускалась ночь, и увидеть что-либо было нелегко. У фонтанов горели старинные газовые фонари, а мечущиеся по небу лазеры дополняли их своим пульсирующим светом.
Блондинка, восходящая звезда экрана, взывала к праведному колониальному гневу: «История нынешнего короля Великобритании есть история непрестанных обид и посягательств, имевших своей очевидной целью установить в Штатах самую беспощадную деспотию. Так пусть узнают честные люди о бывшем на самом деле, пусть убедятся в нашей правоте. Король попрал закон, им же одобренный…»
Энн торила путь к шатру. Навстречу Кевину, который тоже попирал закон. Она больше так не может. Ей было не по себе. Тревожно. События последних дней измотали ее. Взвинтили. Во рту ощущался неприятный привкус. Она взмокла, на лбу выступил пот. Колени дрожали. Энн упорно шла вперед.
Прославленный «оскароносец» говорил:
«Он препятствует отправлению правосудия, отказываясь санкционировать законы об установлении судебных учреждений…
Он отказался одобрить законы, необходимые для становления судебной власти, и воспрепятствовал тем самым отправлению правосудия…»
Воздух сотрясал длинный список несправедливостей. Совершил их, конечно, английский король, но это мелочи. Энн тоже хотела покончить с несправедливостью: поймать плохого парня и избавиться от него раз и навсегда. Совершить правый суд — ради себя и ради Уиллы. А теперь еще и ради Бет.
— Извините, сэр, — сказала Энн стоявшему у нее на пути мужчине. Гнев придал ей сил, и она стала продираться сквозь толпу быстрее. Кевин на глаза не попадался. Но он был где-то здесь, Энн знала. Чувствовала исходящий от него мрак. Энн держала голову высоко, чтобы он сразу ее увидел.
Тридцать ярдов. Двадцать. Шатер прямо перед ней. Энн заторопилась. Толпа ее не пугала, она отпихивала встававших на пути. Из шатра доносился веселый говор, острый запах специй и готовящегося мяса — все это вперемешку с сигаретным дымом и пивными парами.
Она добралась до очереди в шатер, заняла место и попыталась изобразить на лице радостное выражение, чтобы все видели: ей тоже весело. Энн баюкала пистолет и щурилась в свете лазеров, глядя на толпу. Очередь была самым подходящим наблюдательным пунктом. Все повернулись к сцене. Люди пялились, показывали пальцами и фотографировали. Она старалась охватить взглядом как можно больше лиц. Кепки, поролоновые короны, раскрашенные под американский флаг шляпы… Все стояли неподвижно — за исключением тех, кто спешил в шатер с супербутербродами.