Утром, перед уходом на службу, Владимир мельком взглянул на вчерашнюю пластилиновую поделку. Герман Огородников, прикинувшись туповатым нахалом, щурился на него, стараясь прикрыть сквозящую в умных глазах хитрецу под нависшими веками. Фризе улыбнулся и погрозил Огородникову пальцем.
МАЛОЕ ПРЕДПРИЯТИЕ
На службе Владимир достал из сейфа записки, полученные от Покрижичинского. И почувствовал укор совести, что не выполнил просьбу майора, не убрал записи подальше от служебного кабинета. «Не до такой же степени все дошло!» — подумал он в оправдание. Но недовольство не проходило, и это было недовольство самим собой. Он внимательно просмотрел все листочки, исписанные мелким четким почерком, хотя, казалось, уже знал все наизусть. Нет, никаких упоминаний о смертях, несчастных случаях, отравлениях грибами здесь не было. Списки сотрудников, пометки о том, кто из санитаров забирал покойников из квартир, подвергшихся ограблению, крестики рядом с именами боевиков! Фризе обратил внимание, что нигде не были упомянуты люди, уволившиеся из кооператива. О новичках можно было судить по датам, проставленным карандашом в скобках. Неужели за два года никто не ушел? Никакой «текучссти кадров», как говорили чиновники в прошлом. Не таком уж далеком прошлом.
Владимир снял трубку, набрал служебный номер Покрижичинского. Длинные, тягучие гудки. Домашний его номер тоже не отвечал. Справляться у сослуживцев майора Фризе не стал. Зачем вызывать ненужные вопросы? Наверное, он еще в отпуске.
«Может быть, Ерохин знает?» — Фризе позвонил старшему оперуполномоченному. Его телефон тоже молчал. «Работнички! Никого на месте нет!» Ворчал он зря и сам это знал. Милицию ноги кормят. На звонки исправно отвечает только дежурная служба и бездельники.
Собрав документы и убрав их в сейф, Фризе пошел обедать, что означало — если повезет, съесть холодную котлету и выпить кофе с коржиком.
После обеда, не оправдавшего даже самых скромных надежд, он снова достал записки майора с Петровки. В списке сотрудников кооператива «Харон» нашел Зеленкову, которая значилась инспектором по кадрам. Все как у больших! Аккуратист Покрижичинский записал против ее фамилии телефон. Фризе не хотелось своим звонком заранее настораживать инспектора и он заглянул в приемную прокурора, к его секретарше, «твердокаменной» Марго. Это звание Маргарита получила из‑за того, что однажды в прокуратуру города пришла «телега», в которой ее обвиняли в мелких поборах — духами и конфетами — за мелкие же услуги: без очереди попасть к прокурору на прием, продвинуть побыстрее документы к рассмотрению. Когда письмо обсуждали на общем собрании, шеф отвел от Марго все обвинения, назвав ее «твердокаменным кадром».
Фризе положил перед Маргаритой листок со служебным телефоном Зеленковой и объяснил, что от нее требуется.
— Это законно? — поинтересовалась секретарша.
— Законно, лапочка, — успокоил ее Фризе. — За вранье еще никому больше десяти лет не давали.
— Фризе! — игриво сказала Марго. — Ты дошутишься!
— Самое большее, что мне грозит, это женитьба на тебе.
— Не самая плохая мысль! — пытаясь продолжать разговор на той же шутливой ноте, отозвалась молодая женщина и неожиданно густо покраснела. Фризе тоже почувствовал неловкость и сказал грубовато:
— Марго, хватит издеваться над хорошим человеком, звони скорее.
«Какой у меня в последнее время урожай по матримониальной части», — подумал Фризе, глядя на «твердокаменную», нажимающую кнопки на панели телефона. Краска медленно сходила с ее пухлых, как у школьницы, щек. Он вспомнил Нину Серову и неожиданное чувство сожаления о чем‑то, что он должен был сделать, но не сделал, сжало его сердце и тут же отпустило. Маргарита уже говорила по телефону. Она подключила динамик, и Фризе слушал, что отвечает собеседница.
— Малое предприятие «Харон»?
— Да, — трубку сняла женщина, и Владимир решил, что это и есть инспектор по кадрам.
— Мне сказали, что вам требуется опытная машинистка?
— Кто вам сказал?
— Ну… это долго пересказывать. Сестра моей соседки.
— Вам приходилось работать на факсе?
Марго посмотрела на Фризе и он усиленно закивал головой.
— Приходилось. И я могу стенографировать.
— Где вы сейчас работаете?
Марго секунду помедлила и тут же ответила:
— В Госкомитете по статистике. — Все в прокуратуре знали, что в комитете служит ее отец на какой‑то большой должности.
— Сколько вам лет?
— Двадцать шесть. Я печатаю с шестнадцати, — тут же добавила Марго.
«Вот партизанка! — с восхищением подумал Фризе. — Не проговорилась и тут». Маргарите было двадцать девять, но она усиленно скрывала свой возраст от сослуживцев.
— Пожалуй, вы нам подойдете, — сказала женщина, — только… Вы не обижайтесь, с вами будет еще беседовать председатель и… — она опять замялась. — Короче говоря, он старается, чтобы все женщины у нас выглядели не хуже, чем манекенщицы у Кардена. — Она засмеялась. — Так что решайте сами, приезжать вам или нет.
Фризе усиленно закивал.
— Я приеду, — не слишком уверенно ответила Марго. — Могу сейчас.
— Хорошо. Соседка вам не сказала, как нас найти?
— Нет.
— Большой Гнездниковский, дом три, строение один. Увидите вывеску — «Харон» — шесть ступенек вниз. Первая дверь налево. Меня зовут Лидия Васильевна.
Фризе быстро записывал все это в свой блокнот. Очень кстати, что инспектрисса по кадрам располагалась довольно далеко от апартаментов председателя.
Маргарита положила трубку, вид у нее был несколько растерянный. Она даже, вопреки привычке, назвала Фризе по имени.
— Володя, как ты думаешь, я бы не прошла по конкурсу в этом дурацком «Хароне»?
— Ты прошла конкурс у нас — это важнее. А у председателя «Харона» извращенный вкус — манекенщицы у Кардена больные женщины.
— Больные? Чем, Володя?
— Дистрофией. Систематическое недоедание, понимаешь? Они тебе не конкурентки.
Он быстро поцеловал Маргариту в щеку и удалился, оставив молодую женщину в глубокой задумчивости.
Ехать до Большого Гнездниковского было пять минут. Следуя указаниям Лидии Васильевны, он спустился на шесть ступенек в полуподвальное помещение, толкнул тяжелую бронированную дверь со смотровым глазком и очутился в коридоре, обшитом светлыми деревянными панелями. Если бы не влажный воздух, попахивающий плесенью, этот, хорошо освещенный лампами дневного света коридор ничем не отличался от «коридоров власти». Бывшей власти и нынешней.
Лидия Васильевна сидела в крохотной уютной комнатке. Большой пузатый шкаф, — Фризе сразу решил, что это просто декорированный деревом сейф, небольшой стол со стандартными коробками картотеки, красивая настольная лампа, из тех, что можно встретить в рекламных каталогах Неккермана, толстый ковер на полу, прикрытый половичком из рисовой соломки, — защита от грязной обуви посетителей. На стене — яркий календарь с красивыми женщинами.
Сама инспектриса никак не подходила под стандарты Пьера Кардена. «Значит, родственница кого‑то из членов правления», — решил Фризе. Это была разъевшаяся кобылица килограммов на девяносто. Черноволосая, бровастая, с темным пушком на верхней губе. Фризе называл таких женщин «бабаусиками». Когда он вошел без стука, Лидия Васильевна заполняла листок по учету кадров, на котором уже была наклеена ее фотография. Делала она это очень старательно, положив свои внушительные груди на стол и выпятив нижнюю губу. Она вздрогнула, когда Фризе сказал: