– С моей замечен коричневый “додж”-фургон, примерно в полутора милях отсюда! Вокруг – ни души; но внутрь я, сама понимаешь, заглянуть не в силах.
– Мэтт, возвращаться будем?
Я не стал тратить времени, поясняя, что числюсь Горацием.
– С этой минуты, крошка, пожалуйста, в точности следуй моим распоряжениям! Очень быстро, очень точно – и без малейших колебаний! Не рассуждая, слышишь?
– Но…
– Я сказал “не рассуждая”! Пояснения дам потом!.. Расстегни ремень безопасности. Выскакивать придется опрометью…
Собственного ремня я расстегивать не стал, ибо никогда им не пользуюсь. Мирным гражданам эти приспособления, возможно, и спасают жизнь и здоровье, но в нашей службе сохранность зачастую зависит не только от того, сколь надежно ты устроился в машине, а и от проворства, с коим ее покидаешь.
Глория подавила негодующий возглас, клацнула защелкой.
– Надеюсь, – процедила женщина, – ты ведаешь, что творишь!
Прости-прощай, разрядка супружеской напряженности…
– Надеюсь, ведаешь: я не понимаю ни шиша! И помни, пожалуйста: это платье не ДЛЯ цирковых упражнений шилось.
Я притормозил и пустил “альянте” по проселку, отлого подымавшемуся вправо. Переваливаясь на колдобинах, истязая подвеску, выбрался на гребень ската, обнаружил, что дорога не вела никуда. Оканчивалась обширной площадкой, окруженной зарослями, усеянной пустыми жестянками, бутылками и прочей дребеденью. Должно быть, рабочие, чинившие шоссе, держали здесь инструменты и автомобили.
Я остановился, потянул рычаг ручного тормоза, выключил зажигание и бросил ключи в замке. Перегнулся к заднему сиденью, подхватил коричневый бумажный мешок, помеченный клеймом некоего магазина в Дугласе, штат Аризона. Глория тоже заерзала, но как-то нерешительно, словно ей жаль было выбираться из удобного, роскошного кадиллака.
– Вон! – заревел я. – И бегом назад, на шоссе! Дверь не закрывать! Не закрывать, чтоб тебе!..
Скатываясь в неглубокую балку по другую сторону шоссе, волоча Глорию за руку, я услыхал, как за спиной движется к востоку большой рейсовый грузовик-трейлер. Потом проехал легковой автомобиль. Я даже не обернулся.
– Стой! – потребовала запыхавшаяся Глория. – Дальше и шагу не сделаю, пока не объяснишь… Волочит по буеракам, и даже слова проронить не изволит!..
– Умоляю, заткнись, – ответил я. – Объясняю: мы от гибели спасаемся! Пожалуйста, заткнись и шевели нижними конечностями! По откосу вверх, марш!.. Так… Теперь пригнись, добрые старые индейцы никогда не делали этой глупости, не торчали на вершине холма, себе на радость, врагу на обозрение… Влево!.. Стой. Все в порядке?
У Глории подкосились ноги.
– Чулок порвала, – сообщила женщина, опускаясь на траву. – Только тебя ведь… подобные мелочи… не трогают.
– Подъем, – распорядился я. – Еще не привал.
Глория с усилием встала и вновь поплелась мне вослед.
Выбравшись на следующую возвышенность, я облюбовал купу негустых кустов, позволявших расположиться за ними не без удобства, укрыться от неприятельских взоров и неприметно следить за эволюциями на шоссе и проселке. Белый “альянте” было видно даже невооруженным глазом, злополучный кадиллак сиротливо стоял на загаженной лужайке и, казалось, тосковал.
Никаких иных экипажей не замечалось.
До поры, до времени.
Ибо через пять минут с востока прикатил коричневый фургон.
– Я боюсь, – прошептала Глория.
– Лежи совершенно спокойно, тише мыши, и прекрати молоть несусветную чушь. Господи, помилуй! К тебе же приставили опытного агента, в задачу коего, среди прочих незначащих мелочей, входит и защита твоей шкурки. Затаись и наблюдай.
Фургон остановился у поворота на проселок.
– Убежден, – прошептал я, – что ребятки запаслись радиотелефоном и устроили небольшую засаду километре эдак на девяносто седьмом. Вот почему я и не рискнул ехать дальше. Всегда нужно исходить из предположения, что мозги у противника неплохие. На их месте я позаботился бы о дополнительной ловушке, на всякий случай: вдруг первая не сработает? Оно так и вышло. Ребятки на девяносто пятом километре включили рацию, передали: Коди почуял неладное, пронесся мимо, словно угорелый, приготовьтесь. Потом их товарищи рапортовали с девяносто седьмого: никаких белых кадиллаков не появлялось, ищите у себя… Молодцы с девяносто пятого рассудили: свернул, мерзавец, и спрятаться хочет. Фургон выехал на дорогу и неторопливо двинулся вслед, а экипаж глядел в оба, нас высматривал… Вот почему я так спешил… Ага, обнаружили!
Тронувшись опять, фургон подкатил к “альянте”, задние дверцы распахнулись, полдюжины людей выпрыгнули на лужайку. Две женщины, остальные – мужчины. Я заранее извлек из бумажного мешка припасенный цейссовский бинокль и созерцал происходящее достаточно крупным планом.
Новоприбывшие были одеты на крестьянский манер – одни таскали белые хлопковые костюмы, на других были мешковатые, до невообразимости потертые джинсы и клетчатые рубахи. Наличествовали классические соломенные сомбреро, но двое или трое таскали дешевые кепи с огромными козырьками и аляповатой, идиотской рекламой вместо кокарды. Сборище оказалось разношерстным и неопрятным. Оружие тоже было собрано с бору по сосенке, но, в отличие от хозяев, поддерживалось в исправной чистоте – даже на расстоянии отблескивало.
– Вон, посмотри, – шепнул я, передавая бинокль Глории: – Тот, на котором одежка почище, наверняка El Jefe * … В армейской форме их превосходительство щеголять изволят… А пушка, пушка-то какова! Браунинг… Еще один местный освободитель на мою голову.
Упомянутый, умеренно высокий и не слишком полный субъект, седьмой по счету, выбрался через пассажирскую дверцу. Приблизился к покинутому кадиллаку, заглянул в салон, выдернул ключи. Обошел машину, открыл багажник. Этому захолустному полководцу невдомек было, что в современных автомобилях вовсе нет нужды ключом орудовать, чтобы чемоданы извлечь: достаточно придавить кнопку на приборной доске.
Мексиканец подбоченился и склонил голову, изучая содержимое багажника.
– Определяет, все ли на месте, – пояснил я, отбирая “цейсс”. – Но, доложу, и нагрузили же вы с дядюшкою Коди свою колымагу свадебную!
Глория, обладавшая, должно быть, истинно орлиным зрением, прищурилась.
– Это еще зачем? – прошептала моя мнимая жена. – Что они вытворяют, Мэтт… ой, Гораций?
Облаченный в хаки предводитель начал вытряхивать пожитки супругов Коди наземь. И не просто вытряхивать, а со смаком подбрасывать, следя, как шлепаются дорогие кожаные саквояжи. К неудовольствию мексиканца, американские вещи оказались отменно прочны и раскрываться при ударе отказывались. Тогда изобретательный поборник свободы подбросил розовую дамскую сумку, взмахнул мачете и рассек падавшую вещь на лету.
Я припомнил отчет о вандализме, сопровождавшем нападение на Вилла Пирса и Миллисент Чарльз.
Глория лишь охнула, наблюдая, как резвится смуглокожий варвар. Отдаленные взрывы гогота долетали даже на взлобье, где мы лежали, затаившись, и пристально следили за непрошеными гостями. Несколькими секундами позже вся орава, за вычетом водителя, накинулась на багаж и начала налево и направо разбрасывать кружевное разноцветное белье.
– Обрати внимание, каким оружием пользуется наш милый друг, – посоветовал я. – И вспомни, как погибли твой отец и миссис Чарльз. Боюсь, дорогая, ты имеешь удовольствие созерцать их убийцу.
– Но зачем они уничтожают?.. Это ведь чистая дикость, Мэтт!
– Гораздо хуже. Но боюсь, помешать им не в нашей власти. Хорошее было бельишко…
– Но зачем, зачем?
– Слушай, – посоветовал я, – благодари Бога, что кромсают чемоданы, а не тебя самое, и успокойся. Нам повезло, крошка. Вспомни, с какой дикостью уничтожили твоего батюшку и его пассию, и что вытворяли при этом, вспомни.
Американский генерал, погибший со своим полком в сражении с индейцами племени шайеннов. Картина "Последний бой Кастера" известна в Америке столь же широко, сколь, например, "Бурлаки на Волге" известны в России.
Силы особого назначения (исп.).
Индейский вождь, касик.
Квинт Гораций Флакк: великий древнеримский поэт.
Положи пистолет: (исп.).
Повстанцы (исп.).
– Я понимаю (исп.).
Приемы каратэ.
Тюрьмы (исп.).
Дядюшка (исп.).
Входи, красавица (исп.).
Дробовик (исп.).
Грузовиках (исп.).
Легкий грузовик (исп.).
Докторши (исп.).
Большим (исп.).
Одолеет печаль – Пей мескаль! / Станет жить веселей – Снова пей! (исп.)