Он внезапно умолк.
– В чем дело?
– Об этом нельзя говорить.
Я от души рассмеялся.
– О чем? О том, что некое федеральное агентство давно держит Коди под наблюдением?
Голос юнца зазвучал внезапным подозрением:
– Откуда вы знаете? А, конечно…
Мальчишка насупился. Наверное, припоминал, как федеральные служащие, которые пасли Горация Коди, схватили его, Мэйсона Чарльза; доставили в кутузку; невежливо допросили; а потом внезапно растаяли от вежливости, возвратили пистолет и уведомили мимоходом, что Гораций Коди очутится в ресторане Грина такого-то числа, в такое-то время. И отпустили, предварительно заставив дать присягу о неразглашении секретных данных…
– Если вы не Коди, – грубо спросил Мэйсон, – то кто же вы, черт возьми?
– Одно федеральное правительство, – сказал я невозмутимо, – разные федеральные агентства… Боюсь, меж нами не всегда существует братское понимание и приязнь. По сути, мы сплошь и рядом работаем вопреки друг другу. Печально, да только это – зауряднейшее положение вещей.
– Докажите.
– Что доказать? Что я работаю на правительство? Сию секунду, позвольте лишь извлечь завалявшийся значок… Мы неизменно таскаем их при себе, чтоб любая сволочь, взявшая на мушку и обыскавшая сверху донизу, могла удостовериться: попался нужный субъект… Повзрослеть не грех, amigo!
Это было ошибкой. Напоминать Мэйсону о его чересчур уж нежном возрасте не стоило. Тем паче, что Антония вряд ли была намного старше, но опытом превзошла по всем статьям. Я говорил, как заносчивый, самодовольный, тупой старец, почитающий любого, кому не сравнялось тридцати, непроходимо неразумным существом, подлежащим наставлению по всякому поводу, а зачастую и вообще без повода. Я и сам терпеть не могу подобную публику. Возраст еще не гарантия мудрости. Сплошь и рядом бывает наоборот: с годами остолоп теряет даже то малое соображение, коим обладал изначально.
Я забыл, до какой степени чувствительны к подобным замечаниям, сколь обидчивы очень молодые люди. Не следовало молоть языком, не подумав.
Зазвенел телефон. Я поднял трубку.
– Да?
Говорил Греэр, молодой агент, с которым я повстречался в Эль-Пасо, накануне отъезда.
– Снаружи собираются гости, Эрик.
Я вздохнул. Я имел неосторожность рассчитывать, что получу возможность невозбранно пошнырять по стране, покуда не наткнусь на что-то любопытное.
– Много?
– Я заметил троих.
– Мексиканцы или американцы?
– Двое наших, один мексиканец. Помощь потребуется?
– А какова помощь?
– Сейчас – только я один. Подкрепления находятся в двух часах езды.
– Слушай, – сказал я. – Бей любого, кто попробует вломиться в боковое окно. Парадный и черный вход прикроем сами. Когда управимся, пособишь мертвецов закопать, если таковые появятся. Только не вздумай ринуться в атаку с револьвером наперевес, не издав предварительно громких предупреждающих звуков. Я сделался пожилым и нервным… Да и союзные войска рады-радешеньки продырявить кого угодно. Понимаешь?
– Понимаю. Конец связи.
Глава 17
Меня посетила довольно циничная мысль: наш человек в Эрмосильо выжидал последней минуты, чтобы известить о грядущей опасности. Конечно, сукин сын следил за окрестностями с той самой минуты, когда я запарковал автомобиль подле коттеджа.
Позволил преспокойно войти в номер, зная, что там обосновалась кровожадная мексиканка, вооруженная пистолетам. О милой паре Чарльзов уж и не говорю. Греэр наверняка понял: братца и сестрицу временно изъяли из обращения.
Наличествовал пример служебной рассудительности: Хелма отправили на это задание за изрядные профессиональные навыки; Хелм отлично сообразит и управится без посторонней помощи. Нянек не требуется. Примерно в этом же духе рассуждает и Мак. Очень лестно, и очень страшно. Греэр бросил меня на произвол судьбы перед лицом трех вооруженных дилетантов, но почел за благо пособить, когда вмешались трое вооруженных специалистов.
Виноват: американцы, безусловно, числились матерыми профессионалами. Насчет мексиканца я такого утверждать не мог.
Честное собрание созерцало меня, ожидая пояснений.
Я обратился к Антонии:
– Вот она, твоя pistola… Отправляйся в спальню. Если кто-нибудь ворвется в патио безоружным – бери на мушку и держи на месте. Если появится вооруженный мексиканец – постарайся заговорить и образумить. У нас имеется некоторое влияние в здешних краях, но не хотелось бы злоупотреблять вежливостью союзников, стреляя в мексиканских подданных средь бела дня. Если увидишь вооруженного гринго – пали не рассуждая. Понимаешь?
– Yo comprendo, * — ответила Антония.
– В камере заряда нет, – напомнил я. Девушка передернула затвор.
– Теперь есть, – улыбнулась она, показывая тридцать два превосходных зуба. Джо Бекман сощурилась.
– Вы что же, в самом деле ждете вторжения? – осведомилась она с нескрываемой насмешкой.
– Совершенно верно, – согласился я. – На мою жизнь уже учинили два покушения, учитывая сортирный подвиг Мэйсона… Я здесь, увы, популярностью не пользуюсь.
– Вы или Гораций Коди? Вас пытаются убить в качестве самозванца или принимая за настоящего Коди?
Эта худощавая особа не слишком-то воздействовала не мое мужское естество, но по части здравомыслия оказывалась настоящим кладезем.
– Это предстоит выяснить, – ответил я.
– Эти раздвижные двери позади, – вмещался Мэйсон, – мизинцем высадить можно. Проще, чем пакет молока откупорить. Можно, я помогу даме?
Парень выразительно посмотрел на свой пистолет, ранее отобранный Антонией. Протянул руку:
– Отдайте ствол, а? Я покачал головой:
– Извини, Чарльз. Не отдам.
Секунду-другую парень стоял не шелохнувшись: потрясенный и обиженный до глубины души. Потом бросил быстрый взгляд на дверь, сквозь которую вышла Антония.
– Вы же вернули пистолет ей!
–
Мэйсон издал непонятный горловой звук, развернулся и вышел вон, в спальню. Я хотел было окликнуть юнца, но сдержался. Если парню предстояло находиться поблизости, пускай находится в соседнем помещении. Так спокойней.
– Вы не слишком любезны, – промолвила Джо Бекман.
– Сударыня, – осклабился я, – при первой встрече с вашим братцем пришлось дать себе слово: столкнемся еще раз – обработаю кулаками до полной неузнаваемости. Я вообще-то не сторонник рукоприкладства, но здесь уж терпение лопнуло… Однако, посмотрите, парень цел и невредим! Уместно ли после этого толковать о любезности?
По правде говоря, я собирался изрезать Мэйсона мелкими кусочками, а потом скормить мексиканским или американским хавроньям, но вдаваться в подробности было недосуг.
Женщина засмеялась:
– Успеем выпить по стаканчику?
– Прекрасная мысль! – встрепенулся я. И тотчас возвратился к бару.
В дверь постучались. Женский голос промолвил с отвратительным английским выговором:
– Пшошу пшошения! Пшинесля польотенца длья ванни!
– Одну секунду.
Я сделал несколько быстрых шагов, определил полный стакан в руку Джо Бекман. Рука, восхитительным образом, не дрожала.
– В ванной, – сообщила Джо еле слышно, – целый ворох полотенец. Я побывала там после… освобождения.
– Понимаю…
Я очень громко объявил:
– Иду-у!
Прежде чем ухватиться за дверную ручку, я дозволил себе роскошь сделать глоток. Больше было просто нельзя. Греэр уже, по всей видимости, занял огневой рубеж и не без любопытства ждал, как повернутся дальнейшие события. Того же самого ждал и я. Только с гораздо большим трепетом.
Приемы каратэ.
Тюрьмы (исп.).
Дядюшка (исп.).
Входи, красавица (исп.).
Дробовик (исп.).
Грузовиках (исп.).
Легкий грузовик (исп.).
Докторши (исп.).
Большим (исп.).
Одолеет печаль – Пей мескаль! / Станет жить веселей – Снова пей! (исп.)