Антония покосилась на меня.
– Ты гребаться с высокая muchacha? Я чуть не выпустил баранку.
– Не твое дело, мелочь пузатая.
– Конечно, ты гребать ее. Только она совсем не есть хорошая для гребать, как я.
– К сожалению, – сухо заметил я, – проверить не удастся.
Мексиканка осклабилась до ушей.
– Могу тебя уводить. Как это? Отбивать. Но Хорхе умирать совсем недавно, и я не хотеть сразу.
– Благодарю за честное предупреждение. Буду знать, чего надо бояться, чего нет… Впереди будут сухие песчаные русла, овраги, обрывы?
– Нет, Хорхе ездить легко в свой маленький пикапа из Япония; а твой больше. В такая большая и сильная camioneta * будет по problema. Но Артуро могет стрелять. Не очень хорошая человек… Могет разговаривать. Про что с ним разговаривать?
– О водителях, – ответил я. – Думаю, они тронулись в путь именно из Эль-Мирадора. Твой Хорхе наверняка использовал две шоферские смены. Первых четверых нанял Артуро, эти ребятки привели грузовики в Байя Сан-Кристобаль, забрали оружие, а потом доставили в тайник, заранее устроенный Мединой. После чего Медина заставил их отогнать пустые автомобили подальше, уплатил всем четверым и отпустил их подобру-поздорову, предварительно взяв клятву молчать. Если бы найти этих людей – хоть одного из них, – можно было бы разведать, где спрятаны винтовки. Не помнишь никаких имен? Адресов?
– Нет, но Артуро могет говорить. Я спрашивать. А ты иметь американские деньги? Валюта?
– Да, – сказал я.
– За деньги Артуро говорить. Или просто убивать тебя и забирать деньги.
– Такое и мне приходило в голову, – сокрушенно вздохнул я. – Одно утешение: меня убивать – задача неблагодарная.
– Что? – не поняла Антония. – Ты хотишь говорить, Артуро тебя убивать, забирать американские доллары и не говорить спасибо?
– Друг у тебя неглупый был, Антония, – сообщил я получасом позднее. – Понимал: водители, доставившие оружие в тайник, не выдержат пыток и быстро запоют соловьями. Потому он избавился от первой шоферской смены как можно быстрее, посадил в грузовики новых, действительно ничего не знавших людей, и отправился дальше. Прямо, как выяснилось, в лапы генерала Мондрагона. В итоге обнаружились четыре грузовика и пять изуродованных трупов, но винтовок не обнаружилось. Хорхе просчитался в одном, Антония. Он был умен, расчетлив, и резонно предположил: насмерть пытать не станут, ибо лишатся единственного человека, способного назвать место… А Мондрагон оказался набитым болваном, и велел мучить пленного безо всякого снисхождения… Или палач переусердствовал по собственному почину, понятия не имею… Куда теперь ехать?
– A la derecha, — сказала Антония, – направо. Я слегка притормозил, вывернул баранку.
– Этот Карлос Мондрагон, – молвила девушка немного погодя, – будет иметься мной убитый очень скоро.
Над маячившими вдали горными вершинами понемногу светлело. Занималась бледная заря. Тем гуще казалась тьма, остававшаяся позади. Фары бросали на дорогу спаренный электрический луч, от которого десятками шарахались притаившиеся в чахлой траве степные кролики. Приятно было сознавать, что в этой паршивой пустыне живет хоть кто-то.
– Жаль, – заметил я, – что Мондрагон добрался до Вильяма Пирса раньше твоего. Уж ты бы на славу позабавилась, верно?
– Ага! – оскалилась Антония. – Как это говорить янки? За ним быть большой должок! Сеньор Пирс имел быть моим.
Внезапно в глазах девициных вспыхнуло подозрение, и немалое.
– Ты издевушкаться… издеваться над Антония? Думать, Антония жаднокровая? Как это?.. Кро-во-жад-ная?
– Нет, – ухмыльнулся я: – Хоть выстрели в Мондрагона, хоть кинжалом пырни – смогу только приветствовать. Мир давно перенаселен; если изъять из обращения двоих-троих особо омерзительных ублюдков, большого греха не будет… И все же я против того, чтобы людей поджаривали на медленном огне. Хочешь убить – селезня, оленя, человека – убивай, но мгновенно и чисто. Безболезненно. Да, признаю: сплошь и рядом бывает необходимо выудить полезные сведения, тогда-то и доводится нашему брату руки марать поневоле… Но измываться ради простого измывательства? Брр-p-p! Увольте, сударыня! Одобрить не могу.
– Забавный мужчина, – процедила Антония. – Очень жалобный… Жалостливый! Я уводить еще этого мужчину у костлявой medico. *
Никогда не уставал изумляться тому обстоятельству, что у всех без исключения диких и полудиких народов – равно как и в диких слоях цивилизованного общества – стройная, тоненькая женщина считается чуть ли не уродиной, а худой, поджарый мужчина – вроде меня самого – едва ли не больным и хилым. Старая добрая логика землепашца, который лишь немногим отличается от крупного тяглового скота, каждое утро запрягаемого в плуг: если мяса на костях мало – никчемное животное…
В животные не стремлюсь. И мог только пожалеть крепко сбитую, низкорослую, обещавшую годам к тридцати обратиться бесформенным мясным мешком Антонию. “Костлявая” Джо по всем статьям выигрывала в сравнении с этой приземистой, разбитной, уверенной в себе скотинкой. Наверняка примитивной в совокуплении, начисто лишенной всякой женской выдумки… Взлез, кобель, да подергался… Кажется, именно так описывают подобные цветочки страсти свои постельные переживания. Однако, попробуйте, господа хорошие, дозволить себе хоть малейшее уклонение от скучного “взлез да подергался”! Такой отпор получите…
Впереди завиднелись маленькие невзрачные строения. Нажав на тормозную педаль, я полюбопытствовал:
– А где Артуро поселился?
– На холме, в большой дом, era la casa mas grande. Жилище искомого осведомителя вовсе не показалось мне особенно grande * : просто две хижины, сооруженные бок о бок и впоследствии слившиеся воедино. Впрочем, сравнительно с окружавшими хибарками, дом Артуро и впрямь казался просторным.
Перед хижинами стоял вездеходный пикап, окрашенный в песочный цвет и выглядевший немного меньше нашего собственного. Грязная, измызганная колымага, но весила она чуть меньше тонны. За пикапом обнаружился древний “плимут” – настолько старый, что багажник украшали острые плавники. За хижинами, как выяснилось позже, обретались три заржавленных, разбитых экипажа, сооруженных еще на заре автомобильной эры. Мне отродясь не хотелось делаться обладателем подобной коллекции, но Артуро явно гордился тем, что сумел свести воедино пять обшарпанных машин и выставить их на обозрение приятелям.
Мы подкатили; несколько собак неопределенной породы выскочили навстречу и лениво попытались куснуть фургон за колеса. Вяло залаяли. Я выключил двигатель. Впереди обретались ветхие ворота. И сплошной забор из колючей проволоки. Я спрыгнул наземь, обогнул машину, протянул руку Антонии.
– Какая джентельмена! – хихикнула мексиканка.
– За нами наблюдают, – сказал я. – Отчего бы не учинить маленького спектакля? Выберемся благополучно – будешь выползать из автомобиля собственными силами. Если благополучно выберемся, разумеется.
– Вот Артуро, – уведомила Антония.
Он стоял в дверном проеме, ясно видимый издалека, и меня вдруг разобрал смех. Должно быть, я ожидал увидеть романтическую личность, эдакого мексиканского Мефистофеля, затерявшегося в пустынном захолустье; зловещего повелителя местных разбойников.
Передо мною возник маленький, низенький, кривоногий субъект, украшенный большими черными усами, изображавший приветливую улыбку и разводивший руки жестом хозяина-хлебосола. Сеньор Артуро носил рабочий комбинезон, видавший изрядные виды. Ни дать, ни взять, персонаж из идиотской мексиканской кинокомедии, созерцая которую, никто, кроме самих мексиканцев, и не подумает смеяться.
Докторши (исп.).
Большим (исп.).
Одолеет печаль – Пей мескаль! / Станет жить веселей – Снова пей! (исп.)