Бади-аз-Заман согласился занять место правителя Балха, но попросил подарить Астрабад его маленькому сыну Мумину-мирзе. Об этом начали шептаться по углам. Туганбек внушал Музаффару-мирзе:
— Мы не смогли завоевать крепость Хисар, но теперь пришло время захватить железную крепость вашего счастья, вашего будущего. Не сидите сложа руки, царевич!
Музаффар-мирза решительно заявил отцу о своих требованиях.
Хусейн Байкара устроил торжественное собрание с участием всех беков, высших должностных лиц и приближенных. Призвав Бади-аз-Замана и Музаффара-мирзу, он объявил о своем решении, и, согласно традиции, потребовал от них «изъявления, покорности, потом он накинул на Музаффара-мирзу шитый золотом халат.
Бади-аз-Заман усмотрел в действиях своего отца несправедливость и счел себя опозоренным.
Не задерживаясь в Балхе, Хусейн Байкара направился в столицу. Бади-аз-Заман, торжественно проводив отца, отправил в Астрабад письмо; он приказывал сыну не пускать Музаффара-мирзу в Астрабад и, если нужно, оказать ему вооруженное сопротивление.
Глава тридцать третья
Утомленный походом, Хусейн Байкара мечтал зажить в Герате спокойной веселой жизнью, среди музыки и вина, воспевая в газелях свою любовь к красавицам. Но, по приговору судьбы, звезда его счастья скрылась за тучами. В столицу одно за другим начали приходить известия, что Бади-аз-Заман, собрав силы, поднимает мятеж. Это тяжко повлияло на престарелого отца.
Когда на его землю вступал внешний враг, когда поднимал мятеж какой-нибудь бек, султан Хусейн не огорчался, а только гневался и решительно и упорно готовился к походу. Но Бади-аз-Заман—его старший сын, его наследник. Разве можно встретиться с ним на поле битвы? Э та мысль отравляла жизнь султану. Он пригласил Алишера и рассказал о случившемся, ожидая мудрого совета. Алишер тоже огорчился. Жаль, что Бади-аз-Заман не послушался его искренних советов, дружески высказанных горьких истин. Что же теперь делать? Алишер глубоко задумался.
Вот против него сидит человек, который уже почти тридцать лет правит Хорасаном, почти тридцать лет поэт находится вблизи государя. Навои знает все его слабости, все его недостатки. Султан часто поступал неразумно, коварно. Поэт сам претерпел от него много обид и несправедливостей. По временам он ненавидел султана, проклинал его. Однако Хусейн Байкара все же почти три десятка лет сохраняет власть. За это время много врагов устремляло взоры на Хорасан. А мало ли и сегодня заговорщиков, горящих желанием растерзать Хорасан на части, разделить его на бекства или ханства. Могучий стан государя сгорбился, могучие руки, что раньше твердо сдерживали коня и молодецки рубили мечем, дрожат. И все же он и ныне готов защищать свою державу от любого врага, откуда бы он ни появился. И до сих пор он — самый надежный, хотя и пошатнувшийся, ©плот государства. Возможно, что Бади-аз-Заман сбросит отца с престола и сам завладеет им. Но, если это случится, по крайней мере десять из четырнадцати царевичей, как сорвавшиеся с цепи бешеные собаки, бросятся в драку и перегрызут друг другу горло.
— Необходимо предупредить бедствие, чтобы его страшная рука не потрясла государство, — проговорил Навои.
— Каким образом? — удрученно спросил государь. — Дайте разумный совет.
— Разумный совет таков, — сказал Навои. — Надо еще раз сделать попытку обратиться к разуму к совести Бади-аз-Замана. Постарайтесь пробудить в его сердце любовь и доверие.
Помолчав, Навои продолжал:
— Необходимо забыть прежние обиды, укрепить искреннюю дружбу, любовь и верность.
— Значит, воевать не нужно?
— Совершенно не нужно, — ответил Навои. — Ни одна из сторон не борется за истину; наоборот, все эти распри — плоды соперничества и невежества. Значит, пролитие каждой капли крови — великое преступление.
— И я не помышляю о пролитии крови, — сказал Хусейн Байкара. — Но что если недостойный сын не поймет наших добрых желаний?
— Если сын не может постигнуть любви и приязни, долг отца ударить его палкою по шее, — ответил Навои.
Хусейн Байкара с облегчением поднялся. Помолчав немного, он попросил Навои взять на себя посредничество. Навои без малейшего колебания ответил:
— Чтобы сделать это доброе дело, ваш покорный слуга не отступит ни перед какими трудностями.
Решение султана потушить мятеж путем мирных переговоров тотчас же стало известно повсюду. Некоторые царедворцы и вельможи опечалились: они рассчитывали погреться у огня междоусобицы. Во главе недовольных стояли везир Низам-аль-Мульк и Туганбек. Низам-аль-Мулька больше всего пугала роль Навои в этом деле. Он боялся, что государь, благодарный поэту за выполнение столь важного поручения, снова приблизит его к себе.
Туганбек по другим соображениям не желал примирения государя с сыном. Он намеревался отправиться с Музаффаром-мирзой в Астрабад и там, наконец, осуществить свои давно задуманные планы. Мятеж Бади-аз-Замана не сегодня-завтра заставит подняться также и Музаффара-мирзу, беспорядок в стране усилится, бури междоусобиц свалят старого Хусейна Бай-кару, как трухлявое дерево. Тогда-то он, Туганбек, своей рукой возведет Музаффара-мирзу на престол я направит ладью государства в желательную для себя сторону.
В день отъезда Навои из Герата Туганбек отправился к Низам-аль-Мульку. Сыновья везира — Кемаль-ад-дин Хусейн и Амид-аль-Мульк — почтительно провели его в комнату для гостей и усадили на бархатные подушки. Рядом с этими изысканными, образованными молодыми людьми Туганбек чувствовал себя неловко. Кемаль-ад-дин Хусейн приятным, как свирель, голосом: заговорил о разных предметах. Он до того забавно рассказывал о каком-то пустяке, что Туганбек невольно заслушался. Когда старший брат замолчал, младший попробовал заставить Туганбека заговорить о военном деле. Туганбек отвечал отрывисто: он нетерпеливо смотрел то на дверь, то в окно. В это время в комнату мерными шагами вошел Низам-аль-Мульк. Он поздоровался с гостем и величественно, точно в диване, уселся па подушки. Туганбек стеснялся говорить при сыновьях везира. Низам-аль-Мульк, видимо, понял это, и сам начал беседу, словно желая успокоить гостя.
— Сегодня мы проводили господина Навои в Балх, — сказал он, поглаживая густую бороду.
— Пожелаем ему успеха, — насмешливо проговорил Туганбек. — Он, конечно сумеет, привести тысячу один довод в доказательство своих слов и убедит царевича. Я в этом не сомневаюсь.
— Алишер Навои, — сказал Низам-аль-Мульк, рассматривая украшения своего шитого халата, — любит Бади-аз-Замана-мирзу как отец. Он, конечно, сумеет повлиять на царевича.
Туганбек немного подумал, пощипывая редкую бородку и оглядывая всех своими маленькими быстрыми глазками, потом негромко сказал:
— В сущности, в Балх должен был поехать сам отец царевича. Тогда дело, вероятно, уладилось бы.
Низам-аль-Мульк и его сыновья лукаво улыбнулись. Кемаль-ад-дин Хусейн поддержал Туганбека, но сгустил краски и даже припомнил приличествующие случаю стихи какого-то неизвестного поэта. Туганбек, которого раздражала излишняя изысканность и тонкость в манерах этих людей, нахмурился.
Потом заговорил Низам-аль-Мульк, и цели его начали выясняться; но он все же ничего не сказал о том, каким способом можно помешать Навои осуществить свой план. Туганбек тоже не осмеливался сделать какое-нибудь необдуманное предложение.
Наконец Низам-аль-Мульк пообещал обдумать эту задачу и, посоветовавшись с некоторыми вельможами, принять меры. Он уверил Туганбека, что сумеет прибрать государя к рукам. Туганбек, не находя нужным расспрашивать о подробностях, поднялся. Везир посоветовал ему повлиять в нужном направлении на Музаффара-мирзу и Хадичу-бегим. Туганбек кивнул головой.
— Это можете предоставить нам, — самоуверенно сказал он.