Сафар-чиканак сумел остановить скакавшего осла, я так думаю, иначе не смог бы повернуть его назад и подъехать ко мне. Надо представить себе выражение лица моего друга, когда он увидел меня лежащим на спине с раскинутыми руками. Испуг и страдание были в его взгляде.
— Назир, ты жив? — произнес он дрожащими от страха губами.
Конечно, я был жив, и не только жив, но и наслаждался, слушая песнь жаворонка, и мне не хотелось прерывать удовольствие. Потом я был немного обижен на друга за то, что он не внял моей просьбе и не остановил своего одноухого. Я молчал, счастливо улыбаясь.
Сафар-чиканак спрыгнул с осла и наклонился надо мной. Улыбка выдала меня.
— Жив, жив! — закричал он радостно. — Слава богу, жив! А я напугался…
— Тихо! — прошептал я. — Слушай!
— Что слушать? — не понял меня Сафар.
— Песню слушай.
Смущенный, ничего не разобрав толком, Сафар поднял голову и стал смотреть в небо.
— Как ты думаешь, почему эту птицу называют суфитургай? — спросил я.
— Ие знаю, — пожал плечами Сафар.
— Надо было назвать ее не суфитургай, а чулбул-були — соловей степи.
— Наверное, — опять пожал плечами Сафар.
— Хотя нет, — возразил я сам себе. — Пусть в степи живут воробьи, чижи, стрижи разные, а в кишлаке и в городе — жаворонки. Так было бы лучше. Согласен, Сафар?
Друг мой не мог взять в толк, что мне нужно от бедных птиц. Зачем я решил переселить их из одного места в другое? Поэтому он сказал неопределенно:
— Я-то согласен, а вот согласятся ли на это чижи и стрижи…
— Нет, я серьезно говорю, — стал я доказывать другу. — Почему такая чудесная птица должна жить в голой степи? Нет тут ни воды, ни дерева. Петь ведь лучше, не держась за воздух, а сидя на зеленой ветке.
Сафар опустился рядом со мной на траву. Разговор о жаворонке, кажется, заинтересовал его.
— Птиц нельзя переселять, куда захочется. Они все равно прилетят назад, в родное место. Ты видел белых аистов? Всю зиму они живут далеко на юге, а ранней весной возвращаются домой, к своим гнездам.
— В Джизак?
— Ну и в Джизак. На Каландархане у них гнезда.
Я видел белых аистов, сидящих на высоком дереве и минарете, а вот, когда прилетают или улетают, не знал. Должно быть, это происходило ночью, в темноте.
— Аист вьет гнездо все-таки в городе или кишлаке, а не в степи, — продолжал я вести свою мысль о переселении птиц к людям. — И голуби гнездятся около домов. Мог бы жаворонок жить рядом с нами. Проснешься утром, а он поет во дворе, душу радует.
Моя мечта представлялась Сафару нелепой. Он видел мир разумно устроенным и не желал его переделывать в угоду чьей-то прихоти.
— Твою душу он порадует, а свою омрачит, — сказал Сафар. — Жаворонок во дворе и петь-то не станет. Помрет от тоски. В клетке кому жить захочется!
— Перепелка живет, — заметил я. — И даже в темноте поет.
Сафар-чиканак недовольно махнул рукой.
— Разве она поет? Кричит…
Тут с другом нельзя было не согласиться. Перепелка действительно кричала. От тоски, наверное. На волю просилась. Дом-то ее в полях зеленых.
— Да, — вздохнул я. — Жаворонка, пожалуй, в клетку не посадишь. Ему небо надо. Вот такое — синее, синее…
Мы замолчали. Жаворонок должен был снова начать свою песнь. Перед тем, как отправиться в дорогу, хотелось еще раз услышать чудесного певца. Я зажмурил глаза, ожидая первой ноты, высокой, звонкой. Вокруг стояла тишина. Степь тоже затаилась, ждала песню.
Вдруг Сафар сказал:
— Перепелка!
— Какая перепелка?! — озлился я. Друг мой перепутал жаворонка с перепелкой.
— Самая обыкновенная, — объяснял Сафар. — Вон в траве.
Я не поверил. Померещилось, что ли, другу? Откуда здесь перепела? Не место им рядом с жаворонком. Но Сафар-чиканак настаивал:
— Слышишь, слышишь? Кричит!
Действительно где-то далеко в траве прозвучало негромкое: пит-пиль-дык! Пит-пиль-дык!
— Да, перепелка.
— Я ж говорил! — обрадовался Сафар-чиканак. — Их тут много. Крикнет одна, откликнутся остальные. Будем считать. Умеешь различать голоса?
Пот, голоса перепелов я не различал. Если кричали сразу несколько, мог, конечно, уловить разницу, но вот в отдельности они казались мне одинаковыми. Да я и не хотел заниматься бесполезным делом. К чему нам эти перепела? Считать их можно и в городе. По вечерам во дворах раздается их бесконечное: пит-пиль-дык, пит-пиль-дык.
А Сафар-чиканак загорелся. Поднял голову и стал слушать. Никогда я не видел своего друга таким возбужденным. Словно не перепела, а райские птицы должны были выскочить из травы.