Я думаю, матушка ошибалась. Не все еще ремесла мы перебрали, не ко всякому делу приложили руки. Б этом я убедился, когда в один из четвергов — а в нашем доме чаще всего перемены наступали накануне праздника — неутомимая матушка моя сказала:
— На бездельника и бог в обиде.
Она ссылалась на бога во всех случаях, когда в ее собственной голове рождались новые мысли.
Отец и я закивали согласно: бог действительно в обиде на бездельников. Мы торопились согласиться, потому что имен матушка не назвала и никому от этой обиды всевышнего не было ни холодно, ни жарко. Но мы зря поторопились. Говоря о бездельниках, матушка, оказывается, имела в виду нас с отцом. То, что отец кипятил воду в башмачном ряду, а я таскал воду из хауза, не было делом. Оно давало гроши, а грошовое дело — почти что не дело.
— Люди ходят раздетые, — начала матушка издали объяснять причину обиды всевышнего. — Чтобы одеть людей, нужна ткань, а ткань, как известно, делается из пряжи, а пряжа…
Я не знал всей этой сложности появления на свет ткани и, признаюсь, мало задумывался над тем, откуда что берется. Ведь если добираться до начала, то никогда не остановишься.
Матушка, однако, остановилась.
— Пряжу будем делать мы…
Вот чего я не представлял себе, так это изготовления пряжи. Наверное, оно не походило ни на переноску воды из хауза в башмачный ряд, ни на сколачивание ведра молотком.
— Вы купите мне веретено и два фунта хлопка, — объявила матушка отцу, — а на следующую неделю продадите два фунта пряжи. Проявите проворство на базаре, я — прилежность дома, и пойдет у нас дело.
Ничего радостного не было в словах матушки, но отец почему-то заулыбался. Он приложил руки к сердцу и сказал:
— Спасибо тебе, ташкентская!
Я тоже поклонился и поблагодарил матушку. Поблагодарил за то, что мне во всей этой затее не нашлось дела. Уж больно неинтересным было производство пряжи. Таскать из хауза воду или косить янтак куда веселее. Однако работа мне все-таки нашлась. Нашел отец.
— Пойдем заказывать веретено!
Конечно, это нестрашная работа — ходить за отцом и слушать, как он разговаривает с людьми. Тем более, что говорить он был мастер.
Веретёнщик жил в нашей махалле. К нему мы после обеда и направились.
Встретил он нас очень приветливо, так как считал своими соседями по гузару, но, когда услышал про заказ, замахал невольно руками.
— Все хотят прясть, всем нужны веретена. А где их взять?
Отец был крайне удивлен. Он считал, что мысль изготавливать пряжу пришла в голову только моей матушке.
— Взять веретено мы хотим у вас, — сказал отец.
— Оббо! — вздохнул веретёнщик. — У меня две руки, они не могут сделать столько веретен, сколько требуют женщины Джизака! Заказы приняты на месяц вперед.
— На месяц вперед — это же не на год, — рассудил отец. Ои был спокойный и неторопливый человек, способность времени течь медленно его не пугала.
— Ну, если так, — несколько подобрел мастер, — тогда я подумаю.
— Подумайте, уважаемый. Дела наши идут не слишком хорошо, вся надежда на веретено.
Веретёнщик посмотрел удивленно на отца и покачал головой.
— Но одним веретеном вам но обойтись. Нужны еще цевки, потом…
Начав перечислять, мастер забыл остановиться и, наверное, не остановился бы, не попяться отец к двери.
— Остальное сами знаете, — осекся веретёнщик.
— Если не знаем, то узнаем — бог поможет.
Отец вынул из бельбага кошелек и стал считать деньги. Зачем считал, неведомо; денег было столько, сколько положила матушка перед нашим уходом, и ни одной копейки не могло прибавиться. И все же отец раз десять пересчитал и только потом вложил содержимое кошелька в ладонь веретёнщика.
— Вы уж посмотрите, уважаемый, — добавил отец к деньгам просьбу, — откуда вам считать заказы: с конца месяца или с начала…
Мастер проводил нас до калитки и, когда мы оказались за порогом, пообещал:
— Упросили все-таки, придется ради вас отнять у жизни одну ночь.
Одну ночь отнял у себя веретенщик. Наверное, это не много. Но веретено его отняло у моей матушки сто ночей. Как только вошло оно в наш дом, так и зазвучала печальная веретенная музыка и уже не прерывалась ни днем, ни ночью.
Вспоминая то время, я почему-то из всего выбираю лишь веретено. Оно у меня перед глазами. И еще пить, что на него наматывается. Бесконечная нить. Мать сучит ее пальцами, стараясь сделать ровной. Глаза неотрывно следят за нитью и за пальцами и кажутся застывшими.
Матушка моя хоть и все умела и все знала, но не все у нее получалось. Долго не давалось ей веретено. Тут нужна особая сноровка, и сноровку эту она вырабатывала, подолгу не выпуская из рук веретено.