Веретено мы принесли от мастера в конце педели, до базарного дня оставалось как раз семь дней, и за эти семь дней надо было изготовить два фунта пряжи. Так обещала матушка. Обещание она дала сгоряча. Не знала, как это быть пряхой и сколько сил надо положить на эти самые два фунта.
Никто о фунтах не помнил, мало ли что говорится. И так сразу забыл, да и отец, наверное. А вот матушка не забыла. Слово у ней было твердое. Не могла взять грех на душу, обмануть бога и детей. «Что скажут люди, узнав, что я солгала?» — часто говорила матушка. И никто никогда не попрекал ее. Не было причины.
И вот тут с этим проклятым веретеном могла появиться причина. Не шла пряжа.
Один я, наверное, видел, как мучается матушка. На рассвете бегу в башмачный ряд, загляну к ней, а она уже с веретеном. Наполню чаны водой, вернусь назад — матушка опять с веретеном. Вечером все лягут спать, погаснет свет в доме — у матушки горит чирак — масляная коптилка, жужжит веретено. Проснусь ночью — все та же музыка.
Иногда тихо приоткрою дверь, скажу:
— Мама, вы бы отдохнули.
Она кивнет молча и опять за свою пряжу.
Пряжа была белой, а матушка наоборот — чернела. Гасят человека бессонные ночи. Мне казалось, что мама умрет, так и не допряв свои два фунта.
По пришел день базара, и матушка положила перед отцом пряжу. Столько, сколько обещала.
Она улыбалась. Грустно, грустно. Глаза так ввалились, что их и не видно было. Чтобы не упасть от слабости, она прислонилась к стене.
Отец сказал:
— Спасибо, ташкентская!
Он поспешил на базар, чтобы скорее продать пряжу.
— Я сразу вернусь, — пообещал он.
Пообещал, но не вернулся сразу. И к обеду не вернулся.
Матушка подождала немного и легла отдохнуть. За педелю она так намаялась, что сон сразу сморил ее. И долго не отпускал.
Встревоженный я помчался к отцу, чтобы узнать, почему он не возвращается. Нашел его в башмачном ряду. Мамина пряжа лежала рядом с пиалами около самовара.
— Почему вы не продаете? — возмутился я.
— Тсс! — поднял палец отец. — Ее не берут.
Я непонимающе глядел на него. И отец пояснил:
— Нить неровная. За такую мало дают.
— Пусть. Отдайте за любую цену. Если мы вернемся домой с пряжей, матушка не выдержит. Она совсем ослабела.
Отец задумался.
— Видимо, ты прав.
Мы вышли на то место, где торгуют бузом — домашней тканью. Я был плохим торговцем, это известно, но сейчас вдруг обрел и смелость и красноречие. Через какие-нибудь десять минут пряжу разобрали. Не по той цене, что наметили, много ниже, но все-таки это была награда матушке за бессонные ночи.
Отец предложил:
— Добавим от себя.
Он даже полез за своим кошельком.
Я запротестовал. Как ни жаль было мне матушку, но доставлять ей радость обманом не хотел.
— Сколько заплатили, столько и отдадим!
Отец остался на базаре со своими пиалами и самоваром, а я полетел домой.
Мама уже проснулась и уже готовила обед.
— Пошла пряжа! — крикнул я радостно. — Вот деньги. Только сегодня цена ниже…
Матушка грустно, как и утром, улыбнулась.
— На мою пряжу ниже…
Она все знала, моя мама. Вы же помните ее слова: «Рахат все знает, не знает только, когда помрет…»
Я смущенно опустил голову.
— На той неделе будет дороже, — пообещала матушка. Она снова собралась не спать ночами.
— Не надо! — почти плача, попросил я. — Вы заболеете.
Матушка обняла меня и прошептала ласково:
— Болезнь пройдет, сынок! Зато я научусь делать хорошую пряжу.
Верно, на следующем базаре матушкина пряжа пошла по хорошей цене, а еще через базар — по самой высокой. Надо было бы радоваться, да вот не получалось радости. Занемогла матушка. Не так, чтобы слечь и переложить заботу о семье на чьи-то руки. Она продолжала все делать по дому и веретено не оставляла, но высохла совсем. Кожа да кости. И на глаза жаловалась постоянно.
— Будто насыпал мне кто-то в них песку. Ни стереть, ни смыть.
Краснота с глаз не сходила. Страшными стали они, чужими, не материнскими.
Причину болезни мы знали, сказать о пей, однако, боялись. Сердилась матушка, когда кто-нибудь из нас советовал ей не сидеть ночью за веретеном.
— Что же, оно само будет крутиться? — ответила матушка. — Не видела я такого веретена.
Немножко лучше становилось глазам, когда выпадали ясные лунные ночи. Матушка гасила коптилку и садилась со своим веретеном у окна.