— И зачем бог пятнадцать дней в месяце сделал темными? — допытывалась она. — Мог бы сделать все тридцать светлыми. Сколько молитв благодарных произнесли бы пряхи!
Не знаю, стали бы все пряхи творить молитвы в честь вечного полнолуния. Они-то ночью не работали.
Соседи наши часто говорили отцу:
— Что это Рахат-апа совсем не спит? Как ни проснемся ночью, слышим звук ее веретена. Ведь человек-то сном жив.
Отец отмалчивался. И матушке чужих слов не передавал. Лишь однажды, увидев ее очень усталой, посоветовал не работать ночью.
Ведь человек сном жив, — повторил он, сказанное соседями.
На это матушка ответила:
— Если бы можно было жить сном, я бы но крутила веретена.
Веретено давало семье возможность сводить концы с концами. Па выручку от продажи пряжи матушка купила ткань, сшила себе и Мастон рубашки, мне штаны. Последнее было крайне необходимо. Я уже говорил, что кавуши мои развалились. Это беда, и не малая. Но все же без кавуш летом можно ходить, босым я добирался даже до зарослей янтака в Кушбармаке. А вот куда пойдешь в развалившихся на части штанах? Никуда! Вот веретено и выручило меня.
Я стал подумывать, не взяться ли мне за веретено. Если руки приготавливают два фунта пряжи, то четыре приготовят четыре. А там можно присоединить и руки Мастон, жены моей, тогда получится шесть фунтов. Базар завалим пряжей. Мысли мои были легкими, как птицы, и уносили меня далеко. Так далеко, что я забывал, откуда взлетел.
С шестью фунтами пряжи, то есть с желанием их сотворить, я и пришел к матушке. Она сразу не сообразила, откуда взялись шесть фунтов и долго смотрела на меня с недоумением, а когда сообразила, то но пожалела слов на похвалу своему дитя.
— Сын, думающий о матери, продолжит ее жизнь. Да вознаградит тебя всевышний!..
Однако веретено свое не передала мне.
— Чтобы шесть рук делали пряжу, нужны три веретена, — сказала она. — А у нас одно лишь. Да и не мужское это дело прясть. Займись-ка лучше ткачеством.
Совет матушки был похож на совет святого, который предлагал жаждущим напиться из невырытого колодца. Можно ли стать ткачом, не имея ткацкого станка? Пошутила матушка. Не в то время я подошел к пей, не те, видимо, слова сказал.
А оказалось, что матушка не пошутила. Когда отец вернулся с башмачного ряда со своими чайниками, произошел такой разговор:
— Хорошо ли идут дела на базаре? — спросила матушка.
— Да не то, чтобы хорошо, но и не то, чтобы плохо, — неопределенно ответил отец.
— Продают ли буз?
— Добра этого хватает.
— Не спрашивал ли кто буз, сотканный Назиркулом?
Отец покосился на матушку: смеется, что ли, ташкентская? И решил ответить так же:
— Спрашивали, человек десять.
Мне стало не по себе. И зачем это мама завела разговор про буз? Ведь не для того я поделился с ней своей мечтой, чтобы быть осмеянным.
— Десять мало, — сокрушенно покачала головой матушка. — Когда двадцать спросят, понесете буз на базар.
— Ладно, — согласился отец. — Только поторапливайтесь, базарный день близок.
Матушка помогла отцу снять с плеча чайники, нанизанные на бечевку.
— Хорошо сказали, отец! Надо торопиться, сын-то опять без дела…
— Э-э-э, — закряхтел отец. — Устал я водить его по мастерам.
— На то ноги у родителей, чтобы пробивать тропинку детям.
— Все тропы пробиты.
— Не все, — покачала головой матушка. — Ой, не все…
— Какая еще осталась?
— Тропка к ткачу.
Отец замахал руками, словно петух крыльями. Не хотел он слышать о ткачестве.
— Нет у меня ни родственников, ни друзей, знающих толк в этом деле. Да и дело такое — одни муки. Пока в учениках ходишь, ткач на тебе, как на осле, ездить будет и лупить, как осла, будет, а кормить — хуже, чем осла. И воды принеси, и кавуши подай, и двор подмети…
Целый мешок мучений, ожидающих ученика, опрокинул на мою голову отец. Не было, оказывается, занятия хуже ткачества и не было людей хуже ткачей.
— Назиркул — ткач! — воскликнул отец с отчаянием. — Наш род — кузнецы, медники, коробейники…
— Ладно, — остановила отца матушка. — Не было, так ведь не значит, что не будет. Почетное это ремесло — одевать людей.
Всякое свое напутствие матушка заканчивала словами: «Молодцу и сорока ремесел мало». Я думал, она и это закончит так же, но обошлось на сей раз без сорока ремесел.
— Не хочет отец искать тебе учителя, сам найди! — сказала матушка. — А станок куплю за свою пряжу. Два-три базара пройдут, наберутся те самые шесть фунтов, о которых ты мечтал, сынок.