Полнозвучное выражение обрелй оиа в последней по времени создания документальной повести Назира Сафарова «Отец воды» (1981) — о судьбе Вузрукходжи Усманходжаева, коммуниста ленинского призыва, первого и бессменного на протяжении четверти века начальника большого Ферганского капала. Имя его, напоминает писатель, завершая повесть, носят улицы в Фергане, кишлак Уират, Большой Андижанский капал, Язъяванский техникум водного хозяйства. «И перед тем как ступить на большую дорогу самостоятельной работы», выпускники этого техникума непременно приходят «к могиле с бюстом, отца воды“… чтобы принять символическую эстафету».
Как и в «Капле крови», снова эстафета — времен, поколений, традиций. Ключевой мыслью о их неразрывности пронизана, как видим, не одна страница прозы Назира Сафарова, последовательно и устремленно осуществляющего своими очерками, рассказами, документальными повестями «постоянное дело публицистов — писать историю современности»[1].
Но что это значит — история современности, если не летопись ее, увиденной и осмысленной с исторической точки зрения: в становлении и развитии, в необратимом движении времени, неотъемлемым звеном которого становится каждый день быстротекущей жизни? Обостренное чувство настоящего неотделимо от неослабной памяти о прошлом: и то и другое — взаимопроникаемые слагаемые художественной мысли.
2. Главная книга
Если история вторгается в прозу Назира Сафарова частыми заставками-воспоминаниями, то драматургия писателя почти безраздельно погружена в ее бурный ноток. Исключая «Не верьте ему!», все остальные пьесы, созданные в ключе героической драмы, решают историко-революционную тему и посвящены исходным рубежам советской эпохи — времени Великого Октября, гражданской войны, борьбы с басмачеством.
Примечателен короткий диалог, мелькнувший в одной из сцен драмы «Заря Востока» (1950), — о победе Октябрьской революции в Ташкенте. «В прошлом году в Джизаке, — вспоминает русский солдат, — было большое восстание. Я в это время служил в охранном батальоне. Наш батальон получил приказ Куропаткина (генерал-губернатора Туркестанского края. — В. О.) подавить восстание… В батальоне был митинг. На этом митинге Финкельштейн (большевик, действующий в пьесе. — В. О.) сказал прямо; «Товарищи, не будем стрелять в повстанцев!» Ну, батальон не выполнил приказа Куропаткина и отказался поехать в Джизак». Но все равно ведь «куропаткинские пушки дотла сожгли город и деревню», — печалится мобилизованный на тыловые работы Сатрап. «Знаю!.. Страшная беда была», — соглашается солдат. Совсем мимолетен их разговор, никак по отозвавшийся в дальнейшем движении сюжета. Зачем же тогда он в пьесе? Не «ружье» ли это, которое «не выстрелило»?
Ничуть не бывало. Гулкое эхо джизакских выстрелов слышно во многих произведениях Назира Сафарова. Уроженец мятежного города, он воспринял народное восстание против царизма пытливыми глазами одиннадцатилетнего подростка, и, судя по всему, впечатления отрочества так сильно потрясли, душу и так глубоко запали в память, так долго томили своей невысказанностью и так настойчиво требовали выхода, что с первых же творческих шагов молодого журналиста и писателя начали пробиваться в слове. То отдельными проходными эпизодами, как в пьесе «Заря Востока», то большими картинами, развернутыми сначала в очерковой повести «Незабываемые дни», написанной к 15-летию восстания в Джизаке, а потом и в драме «Пробуждение» (1939) — своеобразном реквиеме в память павших героев, предводителей народа.
Этими ранними произведениями предвосхищен позднейший роман «Навруз», который мы вправе назвать сегодня Главной книгой Назира Сафарова, как путь к иен осветившей все его творческие искания предшествующих десятилетий.