Еще 1 июля Смольный, занимаемый Институтом благородных девиц, разделили дощатой переборкой по вертикали на две части. В левой оставались девицы, перепуганные насмерть, как и начальница их, княгиня Голицына. Еще бы не перепугаться: другую половину дворца, построенного специально для привилегированного учебного заведения архитектором Кваренги, дворца уютного, блиставшего чистотою и бонтонностью, захватили мужланы, провонявшие махоркой, кислыми шинелями, опоясанные ужасными патронташами, сплевывающие на пол, оскверняющие воздух теми словами, от которых в прежние времена любая дама или барышня тотчас упала бы в обморок. Хорошо хоть, что по собственной воле воздвигли этот деревянный, дощатый безобразный забор, отделив тем самым агнцев от козлищ, по крайней мере, не могли покуситься на девичью честь воспитанниц. Но княгиня спала дурно...
А на той, на правой половине спали, едва тому выпадала возможность. Спали на затоптанном полу, не раздеваясь — в шинелях и бушлатах, — спали, положив голову кто на тощий мешок, кто на живот соседа, кто на собственную ладонь, спали трудным, глубоким и в то же время сторожким сном, не выпуская из рук винтовок, готовые в любую секунду вскочить, повинуясь команде, и выбежать в промозглую непогодь, и погрузиться в кузовы моторов или так, бегом, бегом, — быть может, на смерть, быть может, на кровь, но всенепременно к победе. Дремали пулеметы, поблескивая смазкой, дремали своды гулкого коридора, дремали, сидя, дневальные по ротам, и Бубнов осторожно пробирался меж спящими, они лежали вповалку даже на ступеньках лестниц...
За последнее время Андрей Сергеевич бывал здесь, конечно, достаточно часто, и всякий раз с усмешкою поглядывал на вытянувшиеся в ряд респектабельные двери: под эмалевыми, благопристойными табличками — «Учительская», «III класс», «Дортуар» — были прилеплены хлебным мякишем, наколоты на гвоздик обрывки бумаги с кое-как нацарапанными надписями: «Исполком Петросовета», «Союз солдат-социалистов», «ЦИК»... На третьем этаже Бубнов потянул на себя ручку, выше которой было выведено: «Военно-рев. ком.».
Там уже распоряжался неугомонный — хотя годами старше всех из «пятерки» — сорокачетырехлетний Моисей Соломонович Урицкий, перед ним стоял навытяжку — солдатская выучка — комендант Смольного, еще не тот, впоследствии знаменитый Мальков, а другой; он кивал головой, подтверждая: да, соседняя комната пустует, да, аппарат поставят сей секунд, да, кипятку принесут...
— И матрасишки бы какие, спать будем здесь, — вставил больной, измученный Свердлов. Молча, прохаживаясь между лежавшими вповалку членами комитета, курил Сталин. Что-то писал стоя Дзержинский.
Бубнов оторвал край постеленной на стол оберточной бумаги, обмакнул в чернильницу кончик тупого карандаша, вывел: «Политцентр ВРК». Вытащил из стены забытую там кнопку. Прикрепил плакатик с наружной стороны двери.
Политцентр приступил к делам...
Джон Рид, американский литератор-коммунист: «...работал Военно-революционный комитет, и искры летели от него, как от перегруженной током динамо-машины».
Анатолий Луначарский, первый народный комиссар просвещения: «Я не могу без изумления вспомнить эту ошеломляющую работу и считаю деятельность Военно-революционного комитета в октябрьские дни одним из проявлений человеческой энергии, доказывающим, какие неисчерпаемые запасы ее имеются в революционном сердце и на что способно оно, когда его призывает громовой голос революции».
Это сказано — обоими — и вдохновенно, и образно, и красиво, и точно. В соответствии с характерами написавших приведенные слова.
«В период подготовки и в момент переворота я находился в Смольном... в качестве члена ЦК партии выполнял поручения, на меня возложенные».
Это сказал Бубнов — кратко, сжато, без внешних эмоций. Тоже в соответствии со своим характером.
Глава третья
Биохроника.
17 октября, вторник. Важнейшее событие дня: от имени Центробалта его председатель Дыбенко телеграфировал в судовой комитет «Авроры»: «Не выполнять распоряжения Временного правительства, если последует приказ о выходе «Авроры» на рейд». Тем самым еще раз подтверждено, что военные моряки Балтики полностью на стороне ВРК, о чем заявляли они еще 19 сентября. А Балтийский флот — это 40 кораблей, 10—15 тысяч вооруженных матросов...