Тол просмотрел бумаги. Цифр и чисел хватало, но многое было непонятно. Однако ближе к концу он, наконец, догадался. Нахмурился, прочитал вновь.
— Господи!
— Что еще?
— Возможно, мы нашли преступников.
— Не шутишь?
Эти документы Шелли взяла из медицинского раздела сайта защиты прав потребителей. В них сообщалось, что в Администрации по контролю за продуктами питания и лекарствами возникли сомнения относительно «Люминакса»: клинические испытания показали, что препарат может вызывать галлюцинации. Во всяком случае, несколько участников испытаний сообщили о галлюцинациях, которые, по их разумению, были вызваны «Люминаксом». Другие участники жаловались на резкую смену настроения. Впрочем, такие симптомы наблюдались лишь у очень малой доли людей, принимавших препарат, менее чем у десяти процентов. Но побочные действия оказались настолько сильными, что одобрение препарата Администрацией было под большим вопросом.
Шелли также выяснила, что это федеральное ведомство год назад разрешило использовать «Люминакс» на территории США, несмотря на выявленные особенности препарата.
— Все понял, — кивнул Ла Ту. — Монтроз дал денег, чтобы получить необходимое разрешение, а потом приглядывал за теми, кто принимал «Люминакс», чтобы выявлять тех, у кого проявлялись побочные эффекты.
Копы поразмышляли над тем, а мог ли Монтроз организовывать убийство таких пациентов, чтобы проблемы, связанные с приемом «Люминакса», не всплыли на поверхность. Ла Ту поначалу в этом засомневался, но потом Тол нашел распечатку, в которой указывалось, что деньги Монтроз зарабатывал только на этом препарате, и годовая выручка составляла тридцать восемь миллионов долларов.
Их второй постулат гласил: Карен Биллингс, директор по связям с пациентами, могла быть женщиной в бейсболке и солнцезащитных очках, которая заезжала к Бенсонам и оставила следы от шин и волокна от перчаток у Уитли. Она могла провести с ними какое-то время, подсыпать им лошадиную дозу «Люминакса», уговорить на покупку справочника для самоубийц и помочь им уйти из жизни.
— Странные отношения с пациентами, — пробурчал Ла Ту. — Поехали к ним.
Не обращая внимания на беспорядок на столе, Тол выдвинул верхний ящик, достал пистолет и повесил его на ремень.
Ла Ту наблюдал за ним с легкой улыбкой.
— Сделай одолжение. До этого, думаю, дело не дойдет, но, если уж так сложится, стрелять буду только я, договорились?
До прибытия медсестры Маккэффри оставалось совсем ничего.
Нет, ее зовут Мак, напомнил себе Роберт Коуви.
Он стоял перед баром и, наконец-то, выбрал отличный марочный портвейн урожая 1977 года. Подумал, что это вино идеально подойдет к синему сыру «Сага» и креветкам, которые он поставил на стол для нее, к крекерам и обезжиренному творогу, которые собирался есть сам.
Да, Мак ему очень понравилась. Пуга́ло, что через несколько минут она увидит его и все поймет.
И от этой мысли по телу разливалось тепло.
Об одном, правда, она догадаться не сможет: о том, что он ей солгал.
«Вы с ним часто видитесь?»
«Постоянно».
«Когда говорили в последний раз?»
«Вчера».
«Вы сказали ему о вашем состоянии?»
«Будьте уверены».
Коуви регулярно звонил сыну, оставлял сообщения на его автоответчике на работе и дома. Иногда сын снимал трубку, но лишь когда Коуви звонил с другого телефона, и сын не мог узнать номер.
За последнюю неделю он дважды оставил сообщения на домашнем автоответчике сына. Он никогда не был у него в гостях, но его воображение рисовало себе прекрасный дом в Лос-Анджелесе с видом на океан.
В любом случае, где бы ни стоял дом, высоко на склоне, откуда открывался вид на океан, или в низине, сын ни разу ему не перезвонил.
«Почему? — частенько в отчаянии думал Коуви. — Почему?»
Он сел, налил себе стакан портвейна, медленно выпил, чтобы не впасть в тоску. Взял альбом и начал пролистывать страницы.
Неожиданно на него навалились грусть и тревога. Он медленно поднялся, прошел на кухню и принял две таблетки «Люминакса».
Скоро они подействовали, он почувствовал себя бодрее, настроение улучшилось, тревоги и заботы, как рукой сняло.
Да, чертовски хорошие таблетки.
Коуви обдумывал важный вопрос: нужно ли сказать Рэнди о его болезни и предстоящей операции? Он знал, медсестра Мак хотела бы, чтобы он сказал. Но Коуви этого делать не собирался. Не хотел выглядеть слабаком. Или сын вернется к нему сам, или не вернется совсем. Он не хотел использовать такое оружие, как жалость.