— Я разгадал вашу тоску… — шепнул он. — Вы никогда не любили и не искушены чужой нежностью. Вы не видели вокруг себя искренней безусловной любви…
И я пала к его ногам, как падает пожелтевший лист с погибшего дерева. Я рассыпалась на части, разбилась на тысячи сверкающих брызг, я позволила себя поцеловать.
Его губы были тёплыми и поразительно мягкими. Его отчаянные поцелуи были то сумасшедшими, то осторожными.
Я уходила тогда от него, оставив частичку души и сердца. Он уже никогда больше не смотрел на меня спокойно.
С того момента дерзкий принц превратился в ручного зверя, и каждый его взгляд был переполнен болью и ожиданием настолько, что я хотела утешать его и прикладывать прохладные руки к его открытым ранам.
Теперь мы встречались в коридорах и всякий раз я получала записки. Он отдавал их мне на вечерних балах, во время единственного танца, на который мог меня пригласить, оставлял их под моим кубком на пиру или утром во время прогулки с королевой.
А вечерами, нечасто, но всё-таки, мы встречались в нашей маленькой беседке, которую нашли во вторую встречу, и сидели там чуть не до самого утра.
Я не позволила себе пасть, не поступила, как мать, но я совершила куда большую ошибку. Влюбилась и позволила себя любить. И я действительно тосковала по этому чувству всю жизнь. Моя душа оказалась большой и способной на такое невероятное волшебство, какое не снилось бы жителю самой развитой столицы.
Любить…
Это как отдавать себя и получать вдвое больше взамен.
Я любила.
Глава 3
После нашей встречи в беседке в тот день, спустя две недели с приезда делегации, я спешно бежала в свои покои готовиться к ночному балу. Все придворные спали, чтобы подольше продержаться, а я потратила своё время на то, чтобы измучить душу встречей.
Двери отворились, и я замерла на пороге. Тётушка сидела на софе в моей комнате и внимательно изучала красное от слёз лицо, пыльный подол моего платья и растрёпаные волосы. Она покачала головой, а я только заперла за собой дверь, да так и застыла спиной к Эмили, прижав лоб к ледяной двери.
Миг, и, не выдержав молчания, разрыдалась, бросившись на колени перед тёткой, рыдая, обнимая её ноги, как обнимал мои принц всего четверть часа назад.
— Боже мой, милая моя, — шептала я. — Зачем вы привезли меня, отчего не нашли другую… Зачем вы сделали это со мной, зачем? Я умру, клянусь…
Я шептала без остановки, а рука тётки гладила и гладила мои волосы, пока не вцепилась в них и не потянула к себе. Я завизжала, встретилась взглядом с гневными глазами Эмили, глотнула воздух как рыба, и шипение наполнило комнату.
— Дура, какая же ты дура, — шептала тётка. — Как же ты слаба и глупа, как ты могла совершить такое? Что ты творишь с собой, со мной, со своей матерью. Да весь двор знает, что Натаниэль по тебе с ума сходит, но неужели ты решила, что королева это оставит так…
Тётка отпустила меня, и я распласталась по полу, рыдая, уткнувшись в собственные волосы.
— Ты думаешь, что это любовь? — она склонилась надо мной. — И правда же? О, я поясню тебе, девочка, что это. Ты влюбилась в корону, милая моя, и только.
Я поднялась, чтобы поспорить, но мне не дали сказать и слова, один жест и я оказалась будто со склеенным намертво ртом. Несправедливость, жгучая и болезненная, но тётка не дала оправдаться и жестоко продолжала свою речь.
— Да, тебе самой корона не нужна и ты будешь даже рада, если принц её лишится, но тебе… тебе так чертовски нравится, какой он великий и сильный. А он мальчишка, только и всего! Мальчишка. Не твой, не королевы! Даже не свой собственный. Он только игрушка. Неужели ты так глупа, что думаешь, будто первое, что ты увидела — это его богатый сюртук и дерзкий взгляд? Приди в себя… это взгляд не конюха и не лакея… это взгляд принца крови, который ничего и никого не боится, будучи гостем в чужой стране. А после, милая моя… буйство юной крови. И его хорошенькое личико и красивые слова. А он? Он тебя, конечно любит…
Я сжалась ещё больше, боясь, что тётка продолжит своё разоблачение, и разрушит все мои надежды.
— Ты же диковинка. Пинорка, которая говорит по-траминерски, смешно? Неискушённая девочка, живущая при дворе. Да таких тут не было никогда. Невинные овечки не водятся в стаде гиен, пойми. Ты лишь странное существо, на которое горазды глазеть, но не могут тронуть, а он тронул. Так?
Я помотала головой, уверенная, что речь о том самом, чего я так боялась, но нет, тётка усмехнулась.