— То есть, люблю твое тело. — Бен поставил меня на пол. — Я это имел в виду. — Он слегка покраснел.
Я нашла и надела рубашку. И улыбнулась ему, как ребенку, умильно запрятавшему мои ключи от машины.
— Ты не должен был этого говорить, — поддразнила я Бена, крася ресницы.
— Забудь об этом, пожалуйста! — Он уже стоял у двери в ожидании меня.
— Не думаю, что у меня получится об этом забыть, — ответила я.
Когда мы сели в машину, Бен продолжил:
— Я, правда, очень извиняюсь. У меня просто выскочило это изо рта. — Он завел машину.
— Ты нарушил договоренность!
— Я в курсе! Я и так не знаю куда себя деть от смущения. Просто… — Бен умолк, выехав на дорогу. Он делал вид, что полностью сосредоточен на вождении, но я чувствовала, что все его мысли заняты другим.
— Просто что?
Бен вздохнул, вдруг разом посерьезнев.
— Я установил срок в пять недель просто потому, что боялся слишком рано признаться тебе в любви, а потом сгореть от смущения, не услышав в ответ того же. И вот теперь я… я ждал все эти дни, чтобы сказать тебе и… и всё равно сказал слишком рано, и ты не ответила тем же, и я сгораю от смущения. — Он пытался обратить это в шутку, но его слова не были шуткой.
— Хей. — Я взяла его за руку.
Бен остановил машину на красный цвет светофора. Я развернула к себе его лицо и посмотрела ему прямо в глаза.
— Я тоже тебя люблю. И влюбилась, наверное, раньше тебя. И почти весь месяц ждала, чтобы тебе об этом сказать.
Его глаза заблестели, и я не знала — от слез или радости. Бен поцеловал меня и не отрывал от меня взгляда, пока позади нас не начали сигналить автомобили. Тогда Бен вернул внимание на дорогу.
— А я целый план заготовил! — улыбнулся он. — Собирался встать завтра утром пораньше и написать в ванной мылом на зеркале: «Я тебя люблю».
— Ты всё еще можешь сделать это завтра, — засмеялась я, поглаживая его по руке. — Мне будет не менее приятно.
— Тогда я, может, так и сделаю, — фыркнул Бен.
И сделал.
И я не стирала эту надпись много дней.
ИЮНЬ
Я не могу не проникнуться сочувствием к Сьюзен после ее надгробной речи. И после ее слов я люблю мужа еще сильнее, чем любила его, когда он был жив.
Сьюзен встает на свое место, и пастор просит подойти к краю могилы меня. Я нервничаю и потею, хотя и так уже вся взмокла от жары.
Вытягивая шпильки из земли, я подхожу и встаю у могилы Бена. С минуту просто смотрю на гроб, зная, что находится внутри, зная, что всего лишь несколько дней назад лежащее там тело надевало на мой палец кольцо. Зная, что совсем недавно это тело село на велосипед и отправилось в магазин мне за хлопьями. Это тело любило меня. Говорят, публичные выступления и смерть — самые стрессовые ситуации в жизни человека, и мне простительно то, что от страха я чуть не теряю сознание.
— Я… я… — начинаю я и умолкаю. С чего мне начать? Взгляд снова падает на гроб передо мной, и я заставляю себя смотреть в сторону. Я развалюсь на части, если продолжу думать о том, что делаю. — Спасибо вам всем за то, что вы пришли. Я хочу представиться тем, с кем мы незнакомы. Меня зовут Элси, и я была женой Бена.
Не забывай дышать, Элси. Не забывай дышать.
— Вы уже, наверное, все знаете, что мы с Беном были тайно женаты всего лишь несколько дней до того, как он погиб, и я… понимаю, что нас всех это ставит в сложное положение. Мы — чужие друг другу, но вместе переживаем тяжелую потерю. До свадьбы мы с Беном встречались совсем недолго. Я знала его не так много времени, я это признаю. Но то короткое время, что я его знала, было переломным моментом в моей жизни. Бен был замечательным мужчиной с большим сердцем, и он всех вас любил. Я слышала о вас столько историй! Бен рассказал мне, тетя Мэрилин, о том, как вы подловили его, писающим на вашем заднем дворе. Рассказал мне, Майк, о том, как в детстве вы играли с ним в «полицейских и разбойников», но при этом оба были разбойниками, а полицейских не было вообще. Благодаря всем этим историям я полюбила Бена еще сильнее и благодаря им чувствую себя близкой всем вам.
Мне хочется посмотреть в глаза тем, чьи имена я произношу, но, говоря по правде, я совсем не уверена, кто из этих пожилых леди — Мэрилин, а из молодых мужчин — Майк. Я обвожу взглядом смотрящих на меня людей. Сьюзен стоит, опустив голову, прижав руку к груди.
— Я хочу, чтобы вы знали, что в конце жизни Бена рядом с ним был тот, кто любил его всей душой. Тот, кто верил в него. Я очень хорошо заботилась о нем, поверьте, это так. И могу уверить вас, как последний человек, видевший его живым, что он был счастлив. Он нашел в этой жизни счастье. И был счастлив.
Сьюзен ловит мой взгляд, когда я возвращаюсь на свое место. Кивнув мне, она снова опускает голову. Пастор продолжает вести службу, а я уношусь сознанием в другое место. Здесь я мысленно находиться не могу.
Анна обнимает меня одной рукой и подбадривающе сжимает. Пастор подает мне и Сьюзен маленькие лопатки, чтобы мы присыпали гроб землей. Мы обе берем их, выйдя вперед, однако Сьюзен поднимает горсть земли рукой и бережно бросает ее на гроб. Я следую ее примеру. Мы стоим на краю могилы бок о бок — вместе, но разделенные, — отряхивая землю с ладоней. И я вдруг понимаю, что завидую земле, которая многие годы будет лежать рядом с телом Бена. Когда Сьюзен поворачивается, чтобы вернуться к остальным, наши мизинцы соприкасаются. Я рефлекторно замираю, но Сьюзен — пусть всего лишь на секунду и, не поднимая на меня глаз, — хватает мою ладонь и сжимает ее. На одно мгновение мы объединяемся в своем горе, а потом свекровь занимает свое место в толпе, а я — свое. Мне хочется бежать к ней. Хочется обнять ее и сказать: «Посмотрите, кем мы можем стать друг для друга». Но я не делаю этого.
Вернувшись к машине, я пытаюсь внутренне подготовиться к следующей фазе дня. Я маленькими шажками проигрываю ее в своей голове. Мне нужно просто посидеть на переднем сидении автомобиля, пока Анна будет вести нас в дом Сьюзен. Нужно спустить одну ногу из машины, когда подруга припаркуется, затем — вторую. Нельзя расплакаться по пути к дому Сьюзен. Нужно нацепить улыбку, переступив порог, и пугать ее неестественностью присутствующих. Я мысленно дохожу лишь до этого момента, когда мы останавливаемся возле дома Сьюзен, продолжая длинную вереницу машин, припаркованных у тротуара. Соседи знают о случившемся? Смотрят ли они на это нашествие, думая: «Бедная Сьюзен Росс. Теперь она и сына потеряла»?
Я выхожу из машины и поправляю платье. Снимаю шляпку с вуалью и оставляю ее на переднем сидении. Анна, видя это, одобрительно кивает.
— Для дома это было бы слишком драматично, — замечает она.
Если я открою рот, то разрыдаюсь и изолью все свои чувства на этот самый тротуар. Я просто киваю в ответ и сжимаю губы, заставляя проглотить себя вставший в горле ком. Мне нужно сейчас держать себя в руках. Я смогу проплакать всю ночь. Смогу проплакать всю оставшуюся жизнь, если у меня получится пережить предстоящие минуты.
Дом Сьюзен поражает своими размерами. Он огромен для одного человека — и это слишком явственно. Думаю, Сьюзен уже понимает это и сама, чувствует это каждый день. Это особняк в испанском стиле, выкрашенный в ослепительно-белый цвет. Ночью он, наверное, для всего квартала сияет как луна. Черепичная терракотовая крыша. Громадные окна. Яркие тропические цветы на лужайке перед домом. Этот дом не просто дорогой, он требует много денег на свое содержание.
— Боже, чем она занимается? Пишет книги о Гарри Поттере? — спрашивает Анна, пока я рассматриваю дом.
— Семья Бена не была богата. Всё это появилось недавно, — отвечаю я.
Мы поднимаемся по каменным ступеням и открываем входную дверь. Стоит мне переступить порог, как я оказываюсь в суете дома, переполненного людьми.
Обслуживающий персонал в черных брюках и белых рубашках предлагает на подносах лососевый мусс и маринованные креветки на кукурузных чипсах. Мимо меня проходит женщина с жареными макаронами и сырными шариками. Если я что-то тут и съем, то именно это. А не какую-то морскую дрянь. Кто подает морепродукты на поминках? Наверное, все. Но я ненавижу морепродукты и ненавижу эти поминки.