«Чуешь: чувств нечаянные чайки…»
Чуешь: чувств нечаянные чайки…
Окольцован в их кругу.
Пристань Стайки, птиц мелькнувших стайки
На днепровском берегу,
Был я раньше жизнью обворован,
И судьба была ко мне глуха.
Это счастье — под весенним кровом
Слышать мягкий, украинский говор
Твоего стиха.
«Как-то странно: ты уже дружище мне…»
Как-то странно: ты уже дружище мне.
Ладно уж, тревожь.
Подъезжаем, подплываем к Ржищеву.
Корень крепкий — рожь.
Здесь жила богиня — Берегиня.
Не убережешь.
Не горюй. Воюй со мной, с другими.
Корень крепкий — рожь.
Что же это? Страсти сила злая?
Перед ней не трусь.
На любовь тебя благословляет
Киевская Русь.
Ты вокруг мелькаешь, ты кружишься,
Ну, а в плен берешь.
Так случилось. Присягаю Ржищеву.
Корень крепкий — рожь.
НАПУТСТВИЕ ЛУКОНИНА
«Ты помнишь — первый раз
в Тбилиси лето?..»
«Веселость древняя, пастушья…»
Мне показалось в пятьдесят четвертом,
Что новых далей я не обниму.
Я сам себе казался полумертвым.
И в том признался я ему.
Сказал он: «Что же, чувств остуда
Там вмиг исчезнет.
В добрый путь!
Туда доедешь, а оттуда
Уже к печалям не вернуть!
Там далеко с вершины видно
При безнадежности любой.
Одна дорога —
на Мтацминду!
Взойдешь там над самим собой,
Над временным, над суетою
И над безверием своим…
Поймешь, что мудрость много стоит.
А жажда славы — призрак, дым…
Там будешь к вечному стремиться,
Успех —
лишь видимость высот
Грузин Галактион Табидзе
Твою там искренность спасет».
Луконин,
родственную душу
Ты в нем постиг чутьем, умом:
«Веселость древняя, пастушья» —
Она была в тебе самом.
Ты понял суть в Галактионе,
Как он, все главное решил:
Бывает, жизнь с вершин и гонит,
Но разве стих согнать с вершин?
Пусть годы гнут,
пусть беды клонят,
Стих сам —
вершина всех вершин.
ГОВОРИТ ЛУКОНИН
— Поедем в Грузию к Ревазу Маргиани,
В грузинский дом, где ждут всегда заране,
А что
в основе этой широты?
Здесь ничего от тоста, от парада,
От Волги что-то есть, от Сталинграда,
Где веришь, если перейдут на «ты»…
Поедем, да чего уж там, нагрянем,
Я жил, как свой, в семье у Маргиани,
Я не ходил на цыпочках с утра,
Чего стесняться, я не на смотринах,
Корзину взяв, я уходил на рынок,
Где ликованье красок и добра.
Не знаю, был я правый, виноватый,
Бродил, смотрел и покупал цицматы[1].
В корзине все: от трав и до приправ.
То не экзотика, то не афиша.
Я и во сне все эти краски слышу,
Там, все забыв, был молод я и здрав.
Казалось, что я жизнь начну сначала,
А на пороге вся семья встречала,
Кричала: «Миша! Миша!»
Тот задор,
То дружество порой необъяснимы
В стихах.
Я с Грузией, с друзьями,
с ними
На всех путях-дорогах. До сих пор.
Поедем в Грузию к Ревазу Маргиани,
Вернусь из Львова, прилечу от Ани,
Денек, другой… тогда и в этот путь…
Сначала — Волга — вечная награда.
Потом и в Грузию махнем из Сталинграда!
Поедем!..
…Может быть…
…Когда-нибудь…