— Вот и видно, что дурак! — говорила девочка. — То прямо в руки фашистам лез, а теперь своих боишься!
Она загнала гусей в калитку и общительно обратилась к Валигуре:
— Здравствуйте. Вы партизаны? Я вижу, что партизаны. А зачем? Ведь фашистов уже выгнали!
— Да мы уже кончили партизанить, — вежливо объяснил Валигура. — В город едем!
— Ой!.. — вдруг с глубоким изумлением произнесла девочка и, набрав полные легкие воздуха, еще раз протянула: — О-о-ой!
Она снова с шумом потянула в себя воздух, видимо готовясь еще сильнее охнуть.
И тут Аляна, опомнившись, что стоит и смотрит в одну точку, не замечая ничего вокруг, обернулась и узнала Оняле.
Убедившись, что ее узнали, Оняле громко выдохнула весь запасенный воздух и, ухмыляясь во весь рот, сморщив в гармошку свой маленький нос, не двигаясь с места, во все глаза радостно глядела на Аляну, ожидая от нее какого-нибудь ободряющего знака. Едва Аляна протянула к девочке руки, как та кинулась, крепко стиснула ее, обхватив за талию обеими руками, прижалась к груди щекой и несколько раз легонько толкнула головой, ласкаясь, как теленок. Аляна еле успела поцеловать девочку в макушку, как та уже отскочила и захлебываясь, спеша заговорила:
— Ты ничего не знаешь!.. Видишь, дома-то у нас больше нет! Жабы, заразы, сожгли! Они тут пушки свои наставили у нас во дворе, я уже взяла спички и хотела ихние снаряды поджечь, да они сами уехали! Потом я решила украсть один автомат и спрятаться в колодец, а когда они подойдут за водой, прямо им в морду: тррр! — И она с воодушевлением показала, как именно она хотела это сделать.
Подошел Станкус, он попробовал погладить девочку, успокоить. Но она, смахнув с плеча его руку, ухватила его за пояс, чтоб не уходил и тоже слушал.
— Они нас запихали в машину и отвезли в город, а там в соборе народу уже было полным-полно, и Надька с тетей Магдяле, и Люне, и еще всякие люди. А я хотела украсть ключ от дверей и, когда часовые заснут, всех потихоньку выпустить из собора!.. Но нас никуда не выпускали, и мы все ждали, что будет. Они натаскали в подвал под собором всяких ящиков с толом и порохом и хотели нас взорвать. И мы уже начали взрываться, честное слово, все статуи закачались! Ты же понимаешь, как обидно взрываться, когда все знают, что наши уже совсем близко. Но знаешь, что оказалось? Один русский солдат — самый отчаянный — примчался на каком-то особом танке, вскочил в подвал и все ихние фитили, которые они подожгли, погасил. И ничего не взорвалось, только одна бомбочка, какая-то маленькая, мы на нее просто плевали! И мы повалили всей толпой на улицу, и там этот танк стоит, и танкисты ходят, и мы не знали, который из них все сделал с фитилями, так что мы их благодарили всех, а они брали на руки ребятишек, и смотрели, и ужасались, что с ними могло быть. Маленьких даже целовали… Я-то, конечно, только руки пожала нескольким, и все… Теперь мы тут, в сарае, с тетей Юлией живем… Она меня все в школу гонит, а школы никакой еще нет. Смешно!.. Ну, знаешь, она переживает все эти дела. Не молоденькая, как-то приходится с ней считаться.
Снова отворилась калитка. Пропуская впереди себя Юлию, Матас шепнул ей:
— Только ты, Юлия, ради бога ничего не спрашивай у нее про мужа…
— Неужели?.. — быстро опустив глаза и хмурясь, тихо спросила Юлия.
— Да.
Аляна сделала шаг навстречу Юлии, и они обнялись, как родные люди после долгой разлуки.
Глава двадцать шестая
Простреленный пикап задребезжал и сразу замедлил ход, выехав с шоссе на булыжную мостовую Ланкая.
Начинало вечереть, но на улицах было людно, еще чувствовалось праздничное оживление первых дней освобождения.
Двери собора, мимо которого они проезжали, были приоткрыты, и из сумеречной глубины несся тихий рокот органа. На стене у входа белел рукописный плакат:
МИН НЕТ!
Леванда
У ворот каменного двухэтажного дома школы был прикреплен точно такой же белый квадратик:
МИН НЕТ!
Леванда
Машина, свернув за угол, остановилась около старого дома исполкома.
За деревянной оградкой, в палисаднике, сидел на скамеечке часовой в пиджаке и мягкой шляпе. У крыльца виднелся белый плакатик с подписью все того же Леванды.
«Милый Леванда, — вдруг с нежностью подумала Аляна. — Рискуя каждую минуту жизнью, ты обошел весь этот, чужой для тебя город, оставив нам записочку: „Живите спокойно, я свое сделал!“ Расписался и ушел отсюда навсегда. Плохой и скучный человек никогда не поставил бы восклицательного знака. А тут весь город в твоих радостных восклицательных знаках. Ты думал о людях и радовался за них!»