Комендант внимательно посмотрел на него и невольно усмехнулся.
— Вы снимаете с моей души большую тяжесть, господин фабрикант. Так это не вы?! Садитесь. Весьма рад слышать, что это не вы.
Малюнас добрался до кресла и почти провалился в него.
Теперь он смотрел на коменданта из-под крыла мельхиорового орла, сидевшего на крышке пустой чернильницы.
Не то чтобы комендант был очень высокого роста, — нет, пожалуй, он был нисколько не выше самого Малюнаса. Но кресло под ним было другое.
— Вы хотя бы знаете, о чем идет речь? — спросил комендант. — Конечно, вы ничего не знаете. Так вот: сегодня ночью они утопили в болоте два экскаватора. Два экскаватора, которые были предназначены к отправке! Вот что они устроили!..
Малюнас видел, что комендант сердит, но вовсе не так уж сердит, как показалось в первую минуту. Вот он пожимает плечами, довольно спокойно закуривает и, откинувшись на спинку, с силой выдувает струйку дыма к самому потолку.
— Несомненно, разобранные части двигателей были где-то спрятаны, затем тщательно приведены в порядок и окончательно смонтированы. Кроме того, на рытье траншеи работало не менее десяти — пятнадцати человек. Так что я склонен думать, что это сделали действительно не вы, господин фабрикант.
Малюнас понимает, что с ним шутят, и позволяет себе чуть-чуть улыбнуться, выглянув из-под мельхиорового крыла.
— Мною приняты меры. Поиски широко организованы. Я привлек к участию отличного проводника, местного лесничего. Уверяют, что он прекрасно знает болота… такой старикашка с трубкой, вы знаете?
— Да, да, конечно, это Казенас…
— Ну, моя бедная память не так обширна, чтоб загружать ее наречиями и жаргонами всех племен и кланов, через земли которых мы проходим… Крайне неприятная история все-таки! К счастью, я к ней непричастен. Машины были переданы мною военно-строительной организации, и вовсе не моя вина, что их вовремя не вывезли. Это исключительно удачно, что у меня на руках имеется приказ о передаче!.. Да…
Когда он говорил о приказе, на лице его появилось почти довольное выражение. Но вдруг, хищным движением подавшись вперед, он навалился грудью на край стола и впился в Малюнаса застывшим, нацеливающимся взглядом.
Господин Малюнас знал, что это такое. Это парализующий волю взгляд удава — сильного человека высшей расы.
Фабрикант немножко выпрямляется, чтобы чернильница не мешала принять этот взгляд. Первый испуг прошел. Он прекрасно видит, что господину коменданту давит шею воротник мундира, что на правой щеке у него осталось недобритое место, что сигарета у него догорает и скоро обожжет пальцы. С каждой секундой неподвижности ему делается все более неловко, он не совсем точно представляет себе, как надо реагировать на этот взгляд коменданта. И вдруг против его воли глупейшая стеснительная улыбка начинает расплываться по его лицу. Он и сам не понимает, как это получилось. Глупая улыбка появилась сама собой, от неловкости, так же как вдруг делается мокро в штанишках у малыша, засмотревшегося на игрушки в витрине магазина.
В тот же момент сигарета в руке коменданта догорела до пальцев, он отшвырнул ее со злобой прямо на пол и снова посмотрел на Малюнаса. Но теперь это был уже не фиксирующий взгляд удава, а взгляд пожилого человека с нездоровым цветом лица, разозленного как раз настолько, чтобы у себя дома, за утренним кофе, влепить пощечину жене или у себя в канцелярии подписать, не читая, приказ о расстреле неизвестных людей.
И господину Малюнасу больше не смешно и не неловко, ему только страшно. И это искреннее выражение страха успокаивает коменданта.
— Перейдем ближе к делу, господин фабрикант. Вы знаете всех людей в городе. Рассудим логически: к какой группе населения могут принадлежать эти бандиты?..
Глава пятая
Такого мрака, такой лютой, волчьей зимы, кажется, целое столетие не было на Литве.
Морозы и метели. Занесенные снегом трупы расстрелянных. Черные известия, рвущиеся из каждого репродуктора под буханье барабанов и победоносный звон меди. Это было похоже на шумное торжество сумасшедших, удачно подпаливших дом.
Придавленная нашествием, притихшая, лежит заснеженная земля. Где-то в глухих лесах иногда гремят редкие выстрелы.
Люди живут, не думая о завтрашнем дне, — только о сегодняшнем. Прожить бы хоть этот день, накормить семью, не быть схваченным или убитым…
Правда, у людей есть Москва. Когда запуганный, доведенный до отчаяния, униженный человек закрывает на ночь глаза и начинает с тоской искать, на что же еще ему осталось надеяться в жизни, он вспоминает: Москва! Он никогда ее не видел и слышал про нее гораздо больше лжи, чем правды. Он очень смутно может себе ее представить. Он знает только, что она устояла. Первый город в мире, который устоял! Значит, это возможно? Значит, стоит жить, надеяться и бороться? Только бы она устояла и дальше…
Но найти путь к борьбе — это очень трудное дело. Для одиночек, пожалуй, и вовсе немыслимое. А пока надо продолжать хоть как-то жить…
У Ляонаса со Станкусом день начался как обычно. Едва рассвело, они с маленькими санками отправились в лес. Не заходя далеко вглубь, выбрали подходящую березу, утоптали вокруг нее снег и, низко согнувшись, принялись пилить под самый корень.
Хлопья снега от сотрясения сыпались с веток. Высокая крона дерева еще стояла неподвижно среди других деревьев. Потом она как будто в нерешительности двинулась вперед и начала падать, все стремительнее, с быстро нарастающим шумом, цепляясь за ветки соседних деревьев. Бухнул глухой удар ствола о землю, и стало тихо.
Они постояли, прислушиваясь. Это был самый опасный момент в их работе. Шум падающего дерева всегда бывает далеко слышен, даже зимой.
Первым успокоился Станкус. Тихонько посвистывая, он взялся за топор, собираясь обрубать сучья, и вдруг резко обернулся.
Старый лесничий Казенас стоял с ружьем, наблюдая за происходящим.
Скрывая страх и неуверенность, Станкус развязно изобразил радость:
— Какая неожиданная встреча! Здравствуйте, лесной царь!
— Здравствуйте, лесные воры, — мрачно ответил Казенас, попыхивая трубкой.
— Фу! — Станкус укоризненно покачал головой. — Вот уж от кого не ожидал я таких невежливых слов.
— Не все получают, что ожидают, — зловеще заметил Казенас. — Некоторые получают такое, чего никогда и не ждали.
Ляонасу стало страшновато и, главное, стыдно: как-никак, его поймали в лесу с поличным. Ему вовсе не по душе шуточки, какими, по-видимому, собирался отделаться Станкус.
— Сроду я вором не был, — Ляонас с досадой вогнал топор в ствол срубленного дерева, — да ведь лес-то немецкий? Вам немецкого леса жалко?
Казенас, прищурясь от дыма собственной трубочки, с остервенением сплюнул.
— Нет, немецкого мне не жалко. Идите в немецкий лес и рубите, сколько хотите. А этот лес литовский. А я лесничий и этого леса портить не позволю.
— Да ну, хозяин, — заныл Станкус, — не потащите же вы нас к коменданту из-за какого-то паршивого полена?
— К коменданту? Нет… Какое дело коменданту? Не его это лес. А рубить я никому не позволю. Зачем вы эту березу срубили, свиньи такие? Эту березу вовсе не надо было трогать. Вы лес портите. Таких дураков совсем и пускать нельзя в лес.
— А жить нам надо чем-нибудь? Что, по-вашему, лучше: дрова воровать или к немцам на работы записаться? Сами скажите.
— Что, что? Все надо делать с головой… Ну-ка, идите за мной.
Проваливаясь в снег, они поплелись за Казенасом в глубь леса.
— Вот это видите? — старик показал пальцем на засыпанную снегом, аккуратно уложенную поленницу заготовленных дров. — Тут и берите для своей торговли. Дрова все равно немцам достанутся. Я за дровами не смотрю. Я за лесом смотрю. Поняли?
Ухмыляясь во весь рот, Станкус похлопал лесничего по плечу:
— Я так и знал, что вы умный человек, лесничий! Спасибо!
— Пошел ты к чертям в болото со своим «спасибо»! — гаркнул Казенас. — Такую хорошую березу мне загубил! Так бы и дал тебе в морду!