А он, глядя на нее, думал свое: какое это, оказывается, счастье, вот просто так стоять, слышать ее голос, видеть ее маленькую, крепкую фигурку и знать, что хоть сейчас, хоть в эту минуту, никто не может ее обидеть, и ей не больно, и ей не угрожает опасность. Если бы можно было сделать для нее что-нибудь очень хорошее, обрадовать ее, покормить, погладить, что-то подарить…
— Подарить? — с удивлением переспросила Аляна.
— Разве я сказал «подарить»?.. Ну, правильно! Да ты ведь знаешь, каких подарков от меня можно ждать!
— Знаю, — сказала Аляна. — Давайте!
— Придется в город пойти. Тебе достанут воз каких-нибудь овощей. Ты поедешь на рынок и будешь торговать… Остальное объясню потом, все вместе. Ты ведь не одна поедешь.
— Когда?
«Ведь она только что вернулась, изматывается человек без отдыха, — подумал Матас. — Надо бы дать ей отдохнуть день-два». — И сказал:
— Надо завтра. Обязательно. Иди отдохни пока.
— С оружием пойдем? — спросила Аляна. Идти с оружием всегда было во сто раз легче.
— Ну, какое там оружие! Я же говорю — капусту продавать. Тебе подготовят шикарные справки, удостоверения…
А сам думал: «Оружие не поможет, если их схватят. Ничто уже тогда не поможет…»
— Хочешь светлячков? — сказал он улыбаясь. Она должна была видеть, что он за нее не волнуется и что задание это самое обыкновенное. Когда человек так думает, ему не мешают лишние мысли. — Пусть светят тебе в землянке вместо электричества.
— Пусть живут на воле, — сказала Аляна.
— Ну ладно, — согласился Матас и осторожно положил деревяшку со светлячками в сторону, на пень.
Среди полной тишины на поляне слышно было, как равномерно поскребывает ложкой по дну котелка старшина, который принялся за ужин позже всех, после того как заприходовал и аккуратно сложил на своем складе испачканные кровью драгоценные мешки.
Глава третья
— Вот у кого душа изболелась, — сочувственно сказал Ляонас, шагая рядом с возом. — Плетется за нами, точно на похоронах, глаз не спускает!
Переночевав на пригородном хуторе у верного человека, они с Аляной теперь подходили к городской заставе, каждый со своим возом. Хозяин хутора шел за ними следом с бидоном молока. Без колебаний отдал он своих лошадей, когда их попросили у него от имени Матаса. Отдать-то отдал, а приказать сердцу не болеть за них от страха никак не мог. Вот и плелся, точно чужой, за своими собственными лошадками, полный отчаяния и решимости не подвести своих.
Возы подъехали к рогаткам с колючей проволокой, которыми на ночь загораживалась дорога. Теперь рогатки были раздвинуты. Автоматчик со впалыми щеками, заросшими рыжей щетиной, остановил какой-то воз и, покопавшись, отобрал несколько пучков моркови. Хозяйка воза, придерживая лошадь, стояла и испуганно улыбалась, стараясь сделать вид, что не обращает на это никакого внимания, прямо-таки не видит, как солдат копается в ее возу.
Держа пучки моркови, как букеты, в обеих руках, рыжий солдат перешагнул через канаву и сложил их на землю около лавочки, где сидел второй автоматчик. Там лежало уже десятка два яиц и кочан капусты.
Возы с дровами солдат только окинул скучающим взглядом и, присев на скамейку, достал перочинный ножик и начал аккуратно обрезать от морковки ботву.
«Слава богу, их не тронули», — с облегчением вздохнул хозяин лошадей, сам не заметив того, что думает уже не о лошадях, а об этих двух — девушке и парне.
Рыжий автоматчик подозвал его и, когда он подошел, подставил ему граненый мутный стакан. Хозяин налил молока, немец выпил не до конца, выплеснул остаток и протянул стакан товарищу.
Тот с отвращением сморщился и потер рукой живот.
Когда хозяин опять выбрался на дорогу, возов с дровами не было видно. Он испугался и быстро зашагал к базарной площади.
Его возы стояли среди множества других таких же, а Ляонас, задав лошадям корму, как настоящий хозяин, прохаживался вокруг, переговариваясь со своими случайными соседями.
Девушки не было видно.
Хозяин пристроился в молочном ряду так, чтобы хоть издали приглядывать за лошадьми.
Аляны долго не было. Потом она на минутку вернулась и опять ушла. «Что-то не ладится у них дело», — тоскливо думал хозяин, старательно отмеряя' литровой кружкой молоко покупательницам. И вдруг обнаружил, что ни возов, ни лошадей на прежнем месте нет. «Ну и что ж, они меня предупреждали», — уговаривал он себя, чувствуя, что начинает потеть от волнения.
Немного погодя он схватил бидон, где плескалось еще порядочно молока, и, стараясь не спешить, пошел к дровяному складу. Ворота были широко открыты, из них как раз выезжал военный немецкий грузовик с длинными березовыми дровами. В глубине обширного двора другой такой же грузовик с откинутыми бортами медленно пятился к высокому штабелю. А оба воза с лошадками стояли в сторонке, видно, дожидались своей очереди.
Хозяин несколько раз прошелся мимо ворот, не смея войти и не в силах уйти.
— Долго ты будешь здесь мотаться? — неожиданно появившись в воротах, спросила Аляна. — Иди и жди, где тебе сказано.
Странно, но после того, как она его вроде бы обругала, он почувствовал себя спокойнее и, не ответив ни слова, поплелся к базару.
Аляна немного постояла, глядя ему вслед, и вернулась на склад.
Ляонас, сидя на бревне, что-то чертил кнутовищем по земле, покрытой слоем грязных опилок.
Не поднимая головы, он спросил:
— Ну что?
— Да ничего. Прогнала.
Некоторое время оба молча следили за тем, как заведующий складом со своим единственным рабочим грузили на немецкую машину дрова. Солдат-водитель, распахнув дверцу кабины, курил, развалясь на сиденье и полузакрыв глаза.
— А в каком месте это было? — вдруг спросил Ляонас.
— Как раз когда мы стали выезжать с рынка по тому переулочку. Я заметила, что кто-то на нас смотрит.
— Ну и что? На то он и полицай, чтоб смотреть. Чудо какое!
— Он шел за нами. До самого угла шел. И там остановился, будто не мог решить, идти дальше или остаться.
— Но ведь он не пошел за нами?
— Нет.
— Значит, все в порядке, и брось ты об этом думать.
Заведующий складом подтолкнул в кузов последнее длинное полено и поднял борт машины. Тяжело дыша, он липкими от смолы пальцами вытащил карандаш и сделал на листке какую-то пометку.
Водитель втянул ногу в кабину, захлопнул дверцу, нажал на стартер и сразу дал бешеный газ. Машина рванулась с места и с ревом вылетела за ворота.
— На меня он, кажется, никакого внимания не обратил, а к тебе определенно присматривался, — упрямо сказала Аляна.
— Ну и черт с ним! Если хочешь знать, мы до войны жили поблизости отсюда. Он мог меня когда-нибудь видеть.
— Глаз у него очень паршивый был.
— А какой у полицая может быть глаз?
— О чем у вас тут спор? — подойдя, спросил заведующий.
— Да вот она, — сказал Ляонас. — Все насчет этого полицейского.
— Я говорю, что морда у него больно паршивая, — сказала Аляна.
— Урод? — спросил заведующий.
Аляна наморщила лоб, припоминая.
— Хуже урода… Такой гладкий красавчик. Затянутый, точно в корсете.
— Есть и такие у нас, — сказал заведующий. — Гады у нас всякие есть. На все вкусы, только выбирай.
— Может быть, пока наши подводы разгрузить? — спросил Ляонас.
— Пусть стоят. Пока я не принял дрова, у вас тут дело есть. А если разгрузим, чего станете дожидаться?
— А долго еще? — спросила Аляна.
— Еще часок надо подождать. А если нет, — значит, сегодня ничего уже не получится.
— Мы сколько угодно согласны ждать, — сказал Ляонас, — только бы дело сделать.
— Мы сами как на раскаленных угольях сидим, пока эти ящики с гранатами под дровами лежат. Только, видно, что-то случилось с товарищем, который должен пригнать машину… Подождем… — И вдруг крикнул своему рабочему — Эй, Юлюс! Чего стоишь? Принимай у мужика дрова!