Скоро она услышала запах полевых трав. Большой одинокий дуб мелькнул и остался позади, и теперь перед глазами было только небо. Не сбавляя скорости, машина съехала по какому-то спуску, на полном газу вылетела на подъем, и тут шум мотора стал утихать. Грузовик катился некоторое время по инерции и, заскрипев тормозами, стал.
В наступившей тишине было слышно, как стрекочут в полях кузнечики и шумит, налетая порывами, легкий ветерок.
— Живы? — спросил водитель, вылезая на землю.
Ляонас высвободился из-под брезента, сел и спросил:
— Опять аккумулятор сел?
— Дышит, — сказал водитель. — Кто из вас дорогу показывать будет?
— Все равно. Оба знаем.
— Тогда давай ко мне девушку. Возить в кабине запрещено. Но девушка все-таки лучше.
Аляна спрыгнула на землю и едва удержалась на затекших ногах. Водитель натягивал на себя короткий фашистский мундир. Застегнув все пуговицы, он надел защитную шапочку, а свою одежду свернул и бросил на пол кабины.
— Для полиции! — коротко пояснил он.
— А брюки? — спросила Аляна, глядя на его засаленные рабочие штаны.
— Брюк не видать… Хватит с них и курточки…
Он пропустил Аляну в кабину, захлопнул дверцу и отпустил тормоза. Машина медленно двинулась вперед под уклон, бесшумно набирая скорость, пошла быстрее и быстрее, и, когда они стали подходить к мостику, скатившись с высокого холма, ее слегка дернуло, мотор завелся с разбега и заработал.
Они снова разогнались на полную скорость и мчались, точно за ними гнались по пятам. Минут через двадцать такой гонки Аляна крикнула в самое ухо водителю, что скоро будет поворот. Потом положила ему руку на плечо и показала на правую сторону дороги, где через канаву был перекинут полуразвалившийся мосток.
Переваливаясь с боку на бок, грузовик осторожно переполз через канаву и, снова набирая скорость, встряхиваясь на корнях, помчался по извилистой, твердой, как камень, лесной дороге.
Тяжелые сосновые ветки хлестали по ветровому стеклу и бортам. Накреняясь на поворотах, машина впритирку проскакивала между толстых сосен. Наконец Аляна схватила водителя за руку, он сбавил ход и остановился.
— Где-то здесь, — сказала она и, открыв дверцу, соскочила на землю.
Шагах в ста от них из-за деревьев показался человек. Он замахал руками, подзывая подъехать поближе. Аляна вскочила на подножку, и они медленно выехали на полянку. Навстречу им высыпало человек семь-восемь автоматчиков в крестьянской и простой городской одежде.
Аляна узнала только Станкуса и Юргиса. Остальные были какие-то новые. Потом она заметила сержанта Гудкова и поняла, что это люди из его отряда. Видимо, Матас прислал их за гранатами.
— Ты предупреди-ка их, чтоб они меня в этом мундирчике не кокнули ради первого знакомства, — сказал Аляне водитель. — И вообще-то я этого не люблю. А уж от своих и подавно.
Аляна с удивлением на него оглянулась и увидела совсем новое лицо веселого, добродушного человека. Даже вот и пошучивать начал. Через минуту он, окруженный партизанами, раздавал всем сигареты, торопливо курил, не успевая затягиваться, смеялся над своим полуфашистским видом, неудержимо болтал, рассказывая про аккумулятор, про колонну, загородившую путь, и каждую фразу начинал так: «Слушайте, братцы товарищи!»
Кряхтя и потирая оббитые бока, Ляонас встал в кузове и начал сбрасывать на землю большие поленья.
— Поглядите-ка, — всплеснув руками, весело крикнул Станкус. — Умник-то наш опять что надумал! В лес дрова возить!..
Глава пятая
«Нормальный сержант» — так звали партизаны сержанта Гудкова, И в этом шутливом прозвище звучало уважение.
Гудков был одним из многих тяжело раненных в первые дни войны солдат, которых потихоньку подбирали, прятали и выхаживали на глухих хуторах литовские крестьяне. Поправившись, он во главе отряда из шести человек вполне самостоятельно открыл боевые действия против Гитлера, нападая на машины и сторожевые посты. Через несколько месяцев, раненный во второй раз, он привел свой отряд к Матасу, доложив, что общая обстановка и состояние отряда нормальные: потери — двадцать два человека убитыми, в строю налицо двадцать один боец…
Матас очень скоро оценил сумрачную пунктуальность Гудкова, его спокойную ожесточенность и, главное, удивительную способность воспринимать такие вещи, как бой в окружении, ураганный огонь противника, ночные прорывы через расположение карательных дивизий, как явления тяжелые, неприятные, опасные, но, в общем, нормальные и потому требующие нормального, толкового к себе отношения.
Операция по доставке на базу ящиков с ручными гранатами считалась очень важной. Поэтому особая группа автоматчиков под командованием сержанта Гудкова была переброшена для прикрытия на пригородный хутор.
Теперь, когда первый грузовик доставил гранаты и часть их уже была роздана бойцам, на хуторе все были охвачены почти праздничным весельем. Гранаты, о которых мечтали, ради которых прошли десятки километров по занятой врагом земле, гранаты, которые были добыты кровью и потом подпольщиков и которых так ждали «дома», на базе, были наконец в руках у бойцов.
Сидя у кухонного стола, при свете керосиновой лампочки, сержант Гудков аккуратно отсчитывал и раздавал детонаторы. Большая печь топилась и трещала вовсю, и громко шипело жидкое тесто, когда хозяйка наливала его ложкой на большие сковороды.
Аляна лежала под открытым небом на соломе, в углу двора, между сараем и кустами смородины. Закинув руки за голову, она смотрела вверх, на знакомые ясные звезды. Вокруг пахло теплым хлевом, смородиной и прохладным запахом трав, покрытых вечерней росой.
Все вокруг, до чего она могла дотронуться рукой: трава, куртка, которой она была прикрыта, даже волосы, — все было влажное от росы.
Она не думала ни о чем в отдельности, а как-то обо всем сразу: о том, что было когда-то давно в ее жизни, что было сегодня и что ее ожидает завтра. Дальше завтрашнего дня она сейчас думать не умела.
Рядом, за кустами, смеялись и разговаривали.
— Разве это так рассказывают? — перебил кого-то оживленный голос Ляонаса. — Бубнишь, точно инструкцию! Покороче сказать, эти железнодорожники у наших спрашивают, нет ли у нас какого человека похуже, кого не жалко, чтоб прямо со станции прицепился к отходящему поезду.
— Пошел трепаться! — послышался в темноте голос Станкуса.
— Ну, раз какого не жалко, — мы и выбрали Станкуса! К тому же он в америках наловчился сигать с поезда на поезд на полном ходу. Вот мы его и отправили на станцию. Железнодорожники указали состав, он вскочил на ходу и поехал с ракетницей за пазухой. Так ведь умный человек что бы сделал? Дал бы заранее ракету, а сам, перекрестясь, махнул бы под откос, где помягче. А этот? Он все боялся, вдруг фашисты рано поднимут тревогу!.. Он сидит верхом на буфере и гадает: пора — не пора?
— Слышите, как врет, — укоризненно проговорил Станкус. — Не был я на буфере. Со всем удобством сидел на площадке!
— На чем бы ни сидел, а доехал он, братцы, до самого моста, пустил ракету прямо перед нашим носом, — это он, значит, чтоб повернее было, — и скакнул под откос. А тут минуты не прошло, музыка заиграла, этого умника, наверное, раз шесть взрывной волной перекувырнуло и в болото шлепнуло. Тревога по всей линии, самое время поскорее уходить, к мосту охрана стягивается, а он лежит в луже, как водяная русалка, ручки сложил, и вокруг него лягушки квакают!
Слушатели засмеялись. Станкус закашлялся и сказал:
— Тут он как раз не соврал. Я бы долго там лежал, если бы он, дуралей, меня не потревожил. И как он меня в суматохе там нашел? До сих пор не пойму.
— Искать! Шел себе мимо да чуть не наступил! — дурашливо проговорил Ляонас.
— А зачем на спину взвалил и два часа волок на своем хребте?