Просмотрев свои расчеты, Айви дважды перепроверила приведенное ею уравнение Георга Ома для измерения электрического напряжения. По залу еще разносился хоровой скрежет перьев, а новоявленный студент… то есть студентка откинулась на спинку стула, стараясь понять, не упустила ли что-то важное. Наверняка упустила.
Задание показалось ей слишком уж простым. До смешного. Лорд Харроу выбрал процесс, который революционизировал науку об электромагнетизме лет двадцать назад. Об этом так много писали, что любой дилетант, даже не интересующийся натурфилософией, а просто умеющий читать, мог объяснить процесс, который они сегодня наблюдали.
В отличие от окружающих ее мужчин Айви наслаждалась привилегией получения официального образования. Она всегда умела извлечь пользу из времени. В детстве она тратила его на то, чтобы исследовать обширную библиотеку дяди Эдварда в его сельском поместье Торн-Гроув, а после его смерти год назад перечитала все книги, освещавшие вопросы науки и натурфилософии, которые попадали в их книжный магазин.
Если она находила задание элементарным, значит, лорд Харроу наверняка мог уже сто раз найти себе ассистента. То, что он этого до сих пор не сделал, давало ей передышку и заставляло снова и снова вспоминать его последнее, самое важное задание: зачем?
Как-то уж слишком загадочно. Зачем — что? Зачем разлагать сложное вещество на составляющие? Зачем вообще беспокоиться, генерировать электричество и заставлять его бежать по проводам из одного места в другое? Каким бы захватывающим ни находила Айви явление электромагнетизма, она всегда недоумевала, как можно обуздать такую дикую, неподвластную человеку силу и использовать ее в повседневной жизни.
Отложив перо, Айви закрыла глаза и впервые в жизни задумалась над вопросом: зачем она так много времени уделяла изучению таких наук, как гравитация и магнетизм, вместо того чтобы внимательно следить за последними веяниями моды и зачитываться любовными романами? Почему она всегда вечерами предпочитала отправить сестер в театр, который они обожали, и остаться дома в одиночестве со своими книгами?
Лорел, Уиллоу и Холли любили поэзию, но для Айви поэзией была наука. Они находили красоту в рифме и ритмике стиха, которые превращали слова в музыку, а для Айви красота заключалась в равенстве между числами, решенном уравнений и магии причины и следствия.
Неожиданно ответ стал ясным, как стекло.
Если лорд Харроу хочет знать зачем, она ему расскажет.
Айви начала писать и так сосредоточилась на работе, что забыла, где находится, и лишь деликатное покашливание мистера Хендслея вернуло ее к действительности. Оглядевшись, она поняла, что аудитория пуста.
— Спасибо, сэр, — сказала она мужчине, отдавая исписанные аккуратным почерком листки.
Она одарила его благодарной улыбкой и поспешила к двери. Лишь заметив краем глаза его растерянную физиономию, Айви осознала, что улыбнулась далеко не как мужчина.
Тот факт, что она в самом начале допустила столь грубую ошибку, лишил ее уверенности, и она снова начала вспоминать каждое слово, написанное в своей работе. Наверняка ее любительские рассуждения не имеют ничего общего с глубоконаучными выводами, которых ожидает лорд Харроу. Да и не исключено, что Безумный Маркиз вычеркнул ее из числа претендентов на должность помощника уже в тот момент, когда она так некстати подняла руку, нарушив его чертовы правила.
Айви почувствовала себя глубоко несчастной. Она так старалась, и все зря, сделала лучшее, на что способна, но этого, судя по всему, недостаточно.
Глава 3
— Я тебе точно говорю, Бен, — сказал Саймон, покачав головой, — несмотря на женоподобную внешность и странную робость, этот парнишка обладает блестящим умом. Мне давно такие не встречались.
Бенджамин Риверс стоял спиной к Саймону и задумчиво смотрел из окна на затейливые ворота, ведущие в Олд-Скулз — одну из первых частей университета.
— Ты не встречал такого блестящего ума с тех пор, как сам был студентом и периодически смотрелся в зеркало, — сказал он, поворачиваясь.
Саймон рассмеялся. В этом месяце исполнилось десять лет с тех пор, как он с важным видом, испытывая ту самую самонадеянную и ни на чем не основанную уверенность в себе, которая его теперь так раздражала в сегодняшних студентах, вошел в это самое здание, чтобы представиться новому преподавателю физики. Он хорошо помнил тот день, когда после лекции Бенджамина Риверса по атомной теории Джона Дальтона остался обсудить с ним особенности электромагнитной поляризации. Бен встретил энтузиазм Саймона пренебрежительным равнодушием. Выпрямив свою обычно немного сутулую спину, он взглянул на Саймона сверху вниз и спросил с нарочитым валлийским акцентом: «Скажите-ка мне, юноша, что заставляет наследника маркиза пачкать руки в болоте атомной теории? Разве вам не более пристало изучать право, или финансы, или хорошие манеры, чтобы иметь возможность пригласить даму на танец, не нарушая приличий?»