- Пошли, - позвала его почему-то шепотом девушка. При этом она махнула рукой в сторону лестницы. - ритуальный зал там.
Спустившись на два этажа под землю, они очутились в узком, ярко освещенном коридоре. Из него вели две двери.
- Там - они, - кивнула Джилл на левую дверь и открыла правую. "Она боится змей, - понял вдруг Раджан. - Боится, а в секту вступила".
Зал был круглый, диаметром ярдов двадцать пять. Вдоль стены, в трех ярдах от нее к центру, стояли на коленях человек сорок, мужчин и женщин. У каждого в вытянутых перед собой руках медленно извивалась небольшая змея. В самом центре сидел, подложив под себя ноги, могучего телосложения юноша. Его туловище и руки обвивал взрослый удав. На голове юноши покоилась причудливая каска из желтого металла. Через ее края свешивались к лицу головы несколько черных змеек. Зал слабо освещался двумя смоляными факелами, которые были укреплены высоко на противоположных стенах. Под каждым факелом расположился оркестр из трех человек. Мерно ухали барабаны, простуженно пели флейты, безутешно плакали скрипки. Перед музыкантами раскачивались, как завороженные, королевские кобры. Сидевшие вдоль стен люди тоже раскачивались в такт мелодии, которая то замедлялась и становилась едва слышимой, то вдруг взрывалась и оглушала. Воздух был влажный, приторно-сладкий, насыщенный ароматным дурманом. Прямо напротив двери, у стены, на небольшом возвышении исполнял "танец змеи" высокий худой старик. Он то замирал, то извивался, то прыгал вперед, то вдруг падал плашмя на пол и медленно полз назад. Глаза его горели, седые длинные волосы взвивались и опадали. Он выкрикивал неизвестные, диковинные слова, замолкал, начинал петь, и песня эта была больным, режущим душу криком отчаяния. Змеи вокруг него и на нем самом кишели.
Джилл, едва заметно дрожа, стала у стены на колени и тотчас служитель вложил ей змею в руки. "Змеи мгновенно чувствуют, что их боятся", - подумал Раджан. Он внимательно наблюдал с четверть часа за всем происходившим в зале. Потом тихонько вышел и, приняв душ и переодевшись, уютно устроился за стойкой бара на третьем этаже и стал ждать мисс Крейдл, чтобы отвезти ее в город. "Все живые существа, - думал он, с удовольствием потягивая через соломинку ледяной апельсиновый сок, - равно важны и нужны для выявления высшей истины бытия - необратимой полезности великого круговорота разумного. Змеи не менее нужны для совершенства Вселенной, как и человек, и деревья, и птицы, и огонь, и вода. Наделять мистической силой одних и лишать ее других есть грех столь же тяжкий, что и братоубийство. Змеи... Главное, чем наградили их боги, это мудрость. А члены этой наивной секты ищут в них все, что угодно, только не мудрость. Я бы понял состояние созерцания, поиск тишины в глубинах сознания, усмирение суетности. То же, что происходит здесь, граничит с самоубийственной вакханалией, прикрываемой дешевенькой вуалью "Таинственный Ориент".
Джилл появилась в баре гораздо позже, чем обещала. Она непрестанно плакала, не могла ответить на его вопросы. Даже не присев, почти бегом направилась к машине. Они уже минут десять мчались по хайвею, когда она, наконец, сказала: "От укусов кобр только что скончались две девушки". Она, видимо, ожидала его реакции. Но он молча продолжал вести машину. И она продолжала: "Главный жрец секты объявил, что этих девушек посетила высшая благодать. А я не хочу. Я не просто боюсь, я не хочу так умирать! В этом есть что-то унизительное - умереть от укуса гада. Не хо-чууу!" "Когда человеку наступят на ногу, проявление его мгновенного недовольства считается в порядке вещей, - подумал Раджан. - Змею жмут, мнут, давят, а когда она прибегает к естественной самозащите, это рассатривается как коварство гада". "Зачем же вы вступили в секту?" - спросил он, когда девушка, как ему показалось, успокоилась. И получил, пожалуй, самый неожиданный из всех возможных ответ: "Я хотела вам понравиться!" Слова эти были произнесены громко, отчаянно, смело, почти вызывающе. "Вот это девка! - мысленно воскликнул Раджан. - Искать путь к сердцу азиата через милых ему змей. В чем-в чем, а в вычурности мышления ей не откажешь".
- Боюсь, Джилл, я должен вас разочаровать. У меня есть девушка, которую я люблю. Так что впредь вряд ли стоит попусту рисковать жизнью.
Крейдл насупилась, отвернулась.
- Ну, не надо. Мое сердце, боги свидетели, и так разрывается на части. Мне безумно жаль двух погибших девушек. И я очень хотел бы, чтобы вы на меня не сердились.
Джилл улыбнулась.
- Чудесно! - Раджан тоже улыбнулся. - Дайте мне слово, что вы больше не будете состоять в это секте.
Она кивнула, по-прежнему глядя в окно.
- Я к змеям привык с детства, - рассказывал он ей. Знаю их привычки и повадки, даже их слабости. В наше саду, когда я был маленький, жило семейство королевских кобр. Я их всех знал по имени, с главой семейства играл иногда...
Он продолжал рассказывать, и Джилл делала вид, что увлеченно его слушает. Однако на самом деле она думала о своем и думы ее были печальны. Пожалуй, впервые она раскаивалась, что ввязалась в эту авантюру с соблазнением Раджана. Но ведь и признаться ему во всем нельзя. И убежать некуда. Америка такая маленькая. Через несколько дней обязательно найдут. Бубновый Король, передавая ей деньги, весело подмигнул: "Если что не так убьем. И пришлем твои косточки маме по почте. А теперь беги, везучая Джилл Крейдл"...
Наверное, было уже поздно. Окно выделялось черным квадратом на белой стене. Раджан смотрел на этот черный квадрат и думал о том, что отец уже наверняка дома. В госпитале он вдруг стал тосковать о доме. О родине. Раньше этого чувства почти не было. Нет, оно, конечно же, было, но у него просто не хватало времени ни на что, кроме работы и Беатрисы. Откуда же появилось это время теперь? Теперь он прикован к постели. Он не может встать и пойти к ней, к своей Беате. И вынужден ждать, когда она придет к нему. А у нее, похоже, дела.
Действительно, у Беатрисы Парсел последнее время появилось особенно много дел. И почти все они были так или иначе связаны с начинавшейся предвыборной кампанией Джона Кеннеди. Отношение Джерри Парсела ко всему, чем занималась теперь его дочь, было крайне двойственным. Ему совсем не нравилось, что она пытается обнаружить нити "этого мифического" заговора против Джона. "Есть ФБР. Есть ЦРУ. Для любителя это не просто бесполезное, это в высшей степени опасное предприятие. Я же говорил ей об этом". В то же время предвыборные заботы заставляли ее проводить дни и ночи напролет с руководителем штаба кампании братом Джона Бобби Кеннеди. Джерри знал, что Бобби давно и тайно вздыхает по Беатрисе. "Кто знает, может, все само собой и устроится, - думал Парсел. - Против такого зятя, как красавчик и умница Бобби я, пожалуй, не стал бы возражать".
Раджан не слышал, как Беатриса вошла в палату, как села у него в ногах на кровать. Повернув голову, он сначала увидел расплывчатое темное пятно. Медленно пятно превратилось в силуэт женщины, силуэт - в Беатрису. В темноте профиль ее был строгим, холодным, незнакомым. Она сидела неподвижно, глядя в стенку, поверх его головы. А он смотрел на ее лицо, и оно казалось ему таким чужим. "Вот мы и бредем в потемках, не видя один другого, - подумал Раджан. - Неужели так вот и слепнет душа?". На какое-то мгновение он опять почувствовал острое болезненное жжение в груди. Когда он включил свет, увидел, что по щекам Беатрисы текут слезы.