— Хлоя… — Дэвид сжимает руль покрепче, делая глубокий вдох, — не знаю, как бы так сказать… Я давно отчаялся понять, что с тобой происходит, и как к этому относиться, да и ты мне с этим не очень-то помогаешь… Но кое-что я точно знаю. Знаю, что всё ещё чужой для тебя. Знаю, что Уильям был для тебя героем, и мне никогда не стать для тебя таким же, как он. Знаю, что мы слишком разные, чтобы спокойно ужиться под одной крышей, и вряд ли это когда-нибудь изменится… но это вовсе не значит, что я не хочу, чтобы это не менялось. Зачастую многие мужчины, которые приходят в чужую семью, как я, любят прекрасную женщину, такую, как твоя мама, а на всё остальное смотрят, как на досадную обузу. Ты просто знай, что я не такой, и… — он чувствует, как ком подкатывает ему к горлу и пытается сглотнуть, — хоть ты и самый трудный ребёнок из всех, что я в жизни видел, но… мне другой не нужен. Ты для меня теперь родная, Хлоя, и я люблю тебя, — Дэвид тыльной стороной ладони вытирает выступившие на уголках глаз слезы и смотрит на Хлою, с большим огорчением замечая, что та уже уснула, прислонившись головой к стеклу. — Чёрт… — он тяжело вздыхает и снова переключает взгляд на дорогу, — может, и хорошо, что ты этого не слышала.
Одной рукой он поправляет куртку, которой укуталась Хлоя, после чего спешит вернуться домой. Подъехав к гаражу, Дэвид замечает, что свет в доме выключен. Похоже, Джойс решила сегодня не ждать ни его, ни дочь.
Взяв отправившуюся в отключку Хлою на руки, он доносит её до кровати, аккуратно стягивает с неё ботинки и накрывает одеялом. За всё это время она только бессвязно что-то бормочет во сне. Дэвиду остаётся лишь подивиться — до такого состояния он даже после армии не напивался.
— Не волнуйся, маме о твоих сегодняшних похождениях знать не обязательно, — шепчет он и обреченно усмехается, думая о том, сколько говна ему теперь предстоит разгрести за одну ночь. — Спи.
×××
Разноцветные огни от прожекторов в бешеном ритме мечутся по стенам и потолку, скрещиваясь, переливаясь и слепя, из-за чего Нейтан чувствует себя запертым в огромном калейдоскопе.
Он стоит, прислонившись к столу с выпивкой, держа в руках два пластиковых стакана. В одном из них вино, в другом… не только оно. Перед ним простирается хаотично двигающийся танцпол. Возможно, люди подстраиваются под гремящую из всех сабвуферов мелодию, но мысли Нейтана настолько громкие и настойчивые, и он погружен в них так сильно, что не воспринимает какие-то другие звуки. И, несмотря на то, что это лишь ещё один человек в толпе, его взгляд прикован только к ней.
Она — это полыхающее пламя посреди водной глади. Она — это грация летящей по льду фигуристки. Она — красота мифической нимфы, чье тело было увековечено лучшим архитектором своего времени. Она — это ответ на его главный вопрос. Совершенство в каждой клеточке тела. Идеальная модель.
Он желает её, но не так, как мужчина может желать женщину. Он хочет владеть ей, но не так, как человек владеет своей вещью. Он думает, что понимает, чего он хочет, но не может облечь это чувство в форму, описать его словами.
— Решил слиться с толпой? — пискнул у него над ухом чей-то голос, выводя его из транса.
— Ш-ш… что? — резко повернув голову, спрашивает он у Саманты.
— Иногда мне кажется, что вся академия влюблена в Рейчел, — отвечает она, кисло глядя на растворившуюся в танце девушку. — Теперь вот и ты так на неё смотришь…
Она стала увереннее. Раньше буквально сжималась, когда говорила о ком-то что-то дурное. Да и на вечеринках отродясь не появлялась. Теперь Нейтан не видит в ней и капли того, что могло сойти за дискомфорт. Ей тут и правда нравится. Все меняются, даже Саманта.
— Не обращай на неё внимания, — натянув на себя маску очаровательной невозмутимости, кричит он ей на ухо. — Я здесь только ради тебя.
Она может относиться к нему как угодно, но, похоже, что он до сих пор остаётся единственным, кто говорит ей такие вещи. Её щеки наливаются краской, а взгляд смущенно опускается. Вот так. Такой она становится похожей на себя прежнюю. Невинную, как в момент их первой встречи.
— Налил нам выпить.
Нейтан протягивает ей стакан, тот, в котором теперь не только вино. Он пока не готов к своей идеальной модели, но вот Саманта… на роль его первой она подходит, как никто другой.
Все меняются. Все, кроме Нейтана. Но больше он не станет ненавидеть себя за это. Теперь он научится этим наслаждаться.
Комментарий к Эпизод 3: Идеальная модель
Что-то мы подзадержались…
Надеюсь, сам эпизод это длительное ожидание окупил. Окупил ведь?)
Финальные кусочки придумывались под Cigarettes After Sex – Nothing’s Gonna Hurt You Baby
А пытается напевать Хлоя Theory of a Deadman – Not Meant to Be
========== Эпизод 4: На игле ==========
На часах было одиннадцать вечера, и колючий ветер пробирался в салон автомобиля даже сквозь плотно закрытые окна. Нейтан сидел внутри, судорожно шарясь в бардачке, откуда вывалилось несколько упаковок с таблетками и разноцветные пилюли. С тихим стуком они запрыгали по полу и раскатились по всему салону. Нейтан тихо выругался, смял салфетку с номером телефона и быстро засунул её внутрь. Желудок неприятно крутило, а тело пробирала мелкая дрожь.
Хренова зима. Он ненавидел зиму.
Нейтан медленно выпрямился и передёрнул плечами: в сумрачном небе, как клякса растянувшемуся над Аркадией Бэй, мерцала едва заметная полоска от света маяка: «Р+Х». Или ему только показалось? Полоска моргнула пару раз, будто заигрывая с его воображением, а после окончательно погасла.
— Да ну нахрен, — сказал он и накинул тёплую куртку. Потом заглушил мотор, выбрался из машины и двинулся вперёд. Старая ветка громко хрустнула у него под ногами, и он вздрогнул, испугавшись собственной тени, что смазалась на боку старого сарая. — Пошли вы все…
Нейтан спустился вниз, поднимая пыль и избегая скрипучих сторон лестницы, вбил код возле железной двери и наконец оказался в благословенном тепле, где пахло пончиками и морфином. Изнутри тело снова пробила дрожь, под ложечкой засосало. Как же его достала эта хренова зима!
— Мистер Джефферсон? — позвал он, и в темноте послышался щелчок фотоаппарата. Нейтан двинулся дальше, ориентируясь на звук: туда, где они обустроили фотостудию. Там он услышал скрип резиновых перчаток и на секунду остановился. — Мистер Джефферсон, это я…
— Я слышу, — глухо отозвался тот.
Наконец Нейтан отодвинул шторку и прикрыл глаза рукой — после густой темноты свет прожекторов казался невыносимо ярким и слепящим. На мгновение перед глазами заплясали чёрные точки, от которых он отмахнулся, как от назойливых мух, и наконец выпрямился, глядя прямо перед собой. Там, под прожекторами и отражателями, лежала невысокая девушка с длинными светлыми волосами. Её глаза были сухими и открытыми, но взгляд не выражал ровным счётом ничего. Казалось, сознанием она находилась где-то далеко от этого места. Крепкая серая лента прочно сдерживала её руки и ноги, а тонкие губы кривились в едва заметной не то улыбке, не то оскале.
— Помоги мне, — голос Джефферсона звучал сухо, похоже, что он был раздражён. Нейтан быстро скинул куртку, бросил её на диван и подошёл к девушке. Та даже не дёрнулась, когда он появился, словно и не видела, что он тут. В нос тут же ударил запах алкоголя.
Нейтан присел на корточки рядом с ней: возбуждение от предвкушения накрыло его, заставив кровь отлить от головы, а член напрячься. Тогда он поёрзал, рвано выдохнув, и остановил себя прежде, чем ему снова придётся бежать за таблетками. Рука непроизвольно дёрнулась, когда он пытался усадить Сару нормально, но та болталась из стороны в сторону, словно тряпичная кукла.
Такая слабая и беззащитная… Нейтан нервно облизал пересохшие губы.
— Мистер Джефферсон, я хотел бы… — он повернул к нему голову и прочистил горло, — собственный проект, — его голос звучал непривычно низко. В голове возник образ Рейчел, и это немного остудило его пыл.