×××
До самого утра Хлоя так и не может уснуть. За окном уже скребутся и щебечут первые птицы, Рейчел мирно сопит под боком, а на её телефон, одно за другим, приходят сообщения. Хлоя морщится и едва давит в себе желание узнать, кто ей пишет в таком количестве — но так ведь делать нельзя, это неправильно. Тогда она, не выдержав, тяжело вздыхает и аккуратно, чтобы не разбудить, выбирается из объятий. Натягивает белую футболку Рейчел, подбирает брошенную на пол пачку сигарет и идёт к окну. Звёзды, уже блёклые и едва видные, всё ещё гуляют по комнате.
Хлоя садится напротив окна, прикуривает сигарету и с наслаждением затягивается. Она морщится снова, когда телефон Рейчел вибрирует, оповещая о новом сообщении, и устало трёт веки большими пальцами. Облако сигаретного дыма вырывается в окно, и тогда она поднимает взгляд: там, на улице, идёт снег. Пушистые белые хлопья снега медленно, словно кто-то спускает их по леске, ложатся на землю и укрывают траву. Хлоя делает ещё пару затяжек, выбрасывает сигарету, которая прокатывается по крыше и падает в первый небольшой сугроб, а затем закрывает окно и возвращается в кровать. Она выключает телефон Рейчел, жмётся к ней и наконец засыпает беспокойным сном.
×××
Когда Орегон сменяет собой Айдахо, на стекло начинают опускаться крупные белые снежинки, которые тут же перемалывают, превращая их в тяжелые капли, двигающиеся туда-сюда дворники.
Фрэнк гонит свой фургон, забыв о сне и отдыхе, лишь раз позволяя себе сделать остановку, чтобы заправить пустеющий бак.
Он тянется к стоящей в подстаканнике чашке кофе, но из-за рассеянности, вызванной недосыпом, опрокидывает её на пол. Чёрная жижа, вздымая клубы пара, разливается маленькой лужицей, стекая к его ботинкам. Коротко выругавшись, Фрэнк снова приковывает взгляд к дороге и видит приближающуюся приветственную табличку. Всё резко становится на свои места.
Аркадия Бэй.
Он снова в месте, которое, словно ненасытный хищник, словно самый живучий паразит, однажды впустив в себя, больше никогда тебя не отпустит. Волшебный город.
Кошмарный город.
×××
Белые хлопья снега кружатся в воздухе, оседают на ресницах и волосах, а затем тают, стоит им только соприкоснуться с тёплой поверхностью. Нейтан раздражённо отмахивается от них: глаза его мокрые от слёз и растаявшего снега, влажные дорожки струятся по щекам и забираются под воротник куртки. Он пьян и обдолбан, а перед глазами стоит одна единственная картина. Сара. Её светлые локоны, россыпь веснушек на щеках, шее и ключицах, голубые глаза, тоненькая фигурка. Ослабленные пальцы, которыми она пытается хвататься за деревянный стул. Вспышки фотоаппарата.
Щёлк-щёлк-щёлк.
Он идет, пошатываясь, через двор Академии, приближаясь к кампусу. Голова безвольно покачивается на расслабленной шее. Уже скоро Нейтан, наконец, доберется до своей комнаты в общежитии. Единственное место, в котором он чувствует себя в безопасности. В родном доме безраздельно властвует его отец. Другое же место… что ж, присутствие Марка Джефферсона ощущалось там, даже когда того не было рядом.
Вспышки отлетают от отражателей, как лучи, недовольный раздражённый голос Джефферсона указывает ему, что делать. Что-то вязкое и липкое стекает по его бёдрам, пока он сидит рядом с Сарой. Это что-то неприличное, постыдное, мерзкое. Может быть, его отец был прав, может быть он — ёбанный монстр.
Тихо, скрываясь в тенях, словно уж, Нейтан старается обогнуть кампус по краю, чтобы охранник не сцапал его вот так, обдолбанным, под конец ночи. Краем уха он слышит заливистый смех. Он знает этот смех. Представься такая возможность, Нейтан бы записал его и слушал, пока этот звук не отпечатался бы в его голове, доведя до помешательства.
Он осторожно выглядывает из-за дерева.
Первые секунды Нейтан хочет списать всё на свое состояние. Только бы он был в неадеквате. Только бы это было не правдой. И всё же… как это логично. Джефферсон не переставал смотреть на него свысока, но он был таким же. Та же страсть. Та же одержимость.
Он гораздо выше её, но смотрит на неё так, будто стоит вровень. С задором, с этой извечной хитрецой в глазах и такой добротой… не сочувственной, настоящей. Рейчел стоит спиной, так что Нейтан не видит, что сейчас выражает её лицо. Но вот она тихо хихикает, а затем тянет руку вверх, поглаживая ладонью его щеку.
Джефферсон.
Джефферсон!
Он обманул его!
Эта забота, похвала, обещания великого будущего — всё фальшивка! Он не даст ему того, чего он хочет, никогда! Никогда не посмотрит на него, как на равного. Он забрал себе самое лучшее. Отнял это у него!
Нейтан хочет выйти на свет, немедленно, сейчас же. Хочет плюнуть в его лживое лицо, а затем размозжить его, затолкав в клюв тотему, под которым они с Рейчел сейчас обжимаются. Вместо этого, полыхая от внутреннего жара, Нейтан проскальзывает в общежитие, влетает в свою комнату и в ярости швыряет о стены всё, что попадается ему под руку.
Рейчел. Он забрал его Рейчел!
Он за это заплатит. Ещё пожалеет, что не дал ему то, чего он хочет.
Схватившись за волосы, Нейтан опускается на стул и с яростным рыком бьется лбом о стол. Дрожащей рукой он хватает лежащую на краю стола тетрадь, открывает её, берет в руку чёрный карандаш и начинает толстыми линиями рисовать на листе бессвязные линии и пятна, пока стучащая в голове мысль не приобретает форму. Он переворачивает страницу и начинает писать, раз за разом, не в силах остановиться:
«Рейчел в проявочной
Рейчел в проявочной
Рейчел в проявочной
Рейчел в проявочной
РЕЙЧЕЛ В ПРОЯВОЧНОЙ».
×××
Боль от побоев не дает ему встать еще несколько часов, пересиливая даже отчаянное желание сбежать из этого места подальше.
Словно собрав свои кости в мешок, Эрик находит в себе силы подняться на колени и, на четвереньках, кряхтя и шмыгая носом, доползает до одной из балок, после чего, опираясь на неё, пытается встать на ноги. Помимо дерева в темноте ладонь нашаривает электрощиток и толстый чёрный провод, уходящий куда-то вниз. Эрику это кажется полной бессмыслицей. В амбаре даже нет ламп. Для чего сюда вообще подается электричество?
Неуверенно, с большой неохотой он всё же отпускает балку и старается устоять на ногах без опоры, а затем делает несколько шагов. Боль от ушибов на голенях молнией прошибает его, а болевой импульс проносится вверх, сквозь каждую рану. Эрик спотыкается и вновь падает на устланную сеном землю, но посадка оказывается неожиданно жесткой, сопровождаясь металлическим звоном. Он чувствует, как щека уперлась во что-то холодное и, на секунду забыв о боли, постукивает по полу амбара. Снова полый шум.
Эрик проводит ладонью земле, убирая слой сена, и видит кусок стального листа, на котором он лежит. Встав на колени, он начинает судорожно расшвыривать сено в стороны, быстро понимая, что это не просто брошенный кусок металла. Прямоугольный лист уходит на метр в сторону входа и еще больше от него. Эрик не прекращает работать руками, пока не натыкается на торчащую ручку. И на огромный литой замок, что её держит.
Он касается ручки и замка кончиками пальцев и тут же одергивает их, словно те раскалены. Поднимается на ноги, нашаривает выпавший во время избиения телефон и включает фонарик, освещая находку. Это не просто лист стали. Это дверь.
Дверь, ведущая вниз.
Нахмурившись, Эрик продолжает смотреть на неё, не в силах отвести взгляд.
— Какого…
×××
Беспокойный сон вырывает Хлою из своих объятий, слишком резко приводя в чувства. Издав испуганный вздох, она подскакивает, садясь в кровати, и одеяло соскальзывает с её груди.
Она оглядывается, чтобы убедиться, что она всё еще в комнате Рейчел, испуганная, что прошлая ночь была просто наваждением.
Нет, всё было взаправду. Это её комната. Но…
Хлоя смотрит на кровать и видит только отброшенный край одеяла, да слегка помятую подушку. Через неплотно закрытое окно в комнату задувает сквозняк. За окном всё ещё неторопливо отступают сумерки, давая пробиться первым лучам рассвета.