Три. Он представлял старика – человека с кустистыми белыми бровями и ртом, вокруг которого от смеха залегли морщины. Экона пробрала дрожь, когда это лицо преобразилось, а улыбка стала злобной и кривой. Этот человек когда-то был его наставником – брат Уго.
Нет. Экон поправил себя. Не было брата Уго. Брат Уго никогда не существовал.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.
Он попытался сдержать нити новых воспоминаний, которые сплетались в узлы. Он ловил отсветы образов, выхватывал фрагменты слов, которые по-прежнему было больно вспоминать.
Я знал, что ты будешь другим, знал, что ты не подведешь меня, – шептал старик. В мыслях Экон видел, как стоит посреди прекрасного сада, наблюдая за тем, как цветы вянут и умирают. Горло сжалось, и он заставил себя считать, пока не расслабился снова.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.
Ты подходил идеально. – Голос старика, скрипучий, как тростник, звучал в ушах. – Ты был усердным, ты отчаянно искал одобрения. Поэтому тебя легко было превратить в то, что мне нужно.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два-три.
Брата Уго не существовало.
Экон крепко зажмурился и стал считать быстрее, сосредоточившись на числах. Числа никогда не менялись, они всегда были одни и те же, в них всегда был смысл – вот только теперь это не работало. Брат Уго оказался лишь маской. Сколько признаков этого он пропустил? Этот старик стоял за всем случившимся, сколько улик были на виду? Иногда Экону казалось, что их вовсе не было, иногда – что он насчитал три тысячи. Пальцы забарабанили по бедру еще быстрее. Когда над головой раздался раскат грома, его дыхание стало поверхностным, а зрение – туннельным.
Раз-два-три. Раз-два-три. Раз-два…
– Тебе не следует стоять у окна.
Экон резко повернулся в ту сторону, откуда донесся скрипучий голос, вернувший его обратно в реальность. В паре метров от него стояла старуха и осторожно рассматривала его. Белые седые волосы выбились из-под платка, а лицо бороздили глубокие морщины. За три дня, что он провел здесь, Экон так и не привык к тому, насколько тихо она передвигалась.
– Это небезопасно, – продолжила она, глядя ему через плечо. – Кто-нибудь может тебя увидеть.
Экон одним широким шагом отодвинулся от окна.
– Прости.
Тэмба по-прежнему не отводила от него пронизывающего взгляда.
– Уверен, что хочешь пойти?
– Да. – Туннельное зрение отпускало. Экон ощутил, что сердце успокаивается. – Я готов.
Тэмба подняла седую бровь.
– Ты быстро исцелился от отравления сиянием. – Она фыркнула. – Но твои телесные раны еще не зажили.
Экон выпрямился. За последние два дня большинство царапин и порезов зарубцевались – и, что характерно, с тонкой кожи под подбородком почти сошли синяки, – но внутри оставались другие раны, и он ощущал их с каждым движением.
– Я в порядке, – соврал он.
Тэмба поджала губы, будто только что откусила лимон.
– Это рискованно…
– Тэмба, пожалуйста. Я хочу уйти. Я могу вынести больше, чем ты. – Он хотел бы найти способ объяснить, что чувствует, но не знал, как произнести это вслух – что сейчас ему как никогда нужно ощутить себя полезным, сильным, способным действовать. Несколько секунд он смотрел ей в глаза, и, возможно, она прочла в его взгляде несказанное вслух, потому что ее лицо внезапно смягчилось, и теперь на нем проступило неохотное смирение.
– Не поднимай головы и надвинь капюшон поглубже, – сказала она. – И возьми это. – Она достала маленький мешочек с монетами из кармана туники и вложила в его ладонь.
– Тэмба. – Экон посмотрел на свою руку – старуха сжала его пальцы вокруг кошелька. – Я не могу это взять.
– Можешь и возьмешь, – резко запротестовала она. – Тебе нечем платить, а мы не можем рисковать, идя на кражу или бартер – в нынешней-то обстановке.
Экон сглотнул. Во взгляде Тэмбы появилась жесткость, которую он узнал. Ее глаза были совсем как глаза Коффи. Конечно, совсем как они, – напомнил он себе. – Они же родственники. Трех дней оказалось недостаточно, чтобы полностью это осознать.
– Не спеши и будь осторожен. Держись в тени, если будет нужно, – продолжала Тэмба. – И помни, если тебе покажется, что тебя заметили…
– Не заметят, – сказал Экон. Он не дал ей закончить предложение – знал, что она собиралась сказать: Если тебе покажется, что тебя заметили, не тревожься о еде, припасах или обо мне. Спасайся сам».