Диакон А. Мень ЖМП. 1960. № 8. С. 37–41
КРЕСТ
На одной древней надписи в честь кесаря Августа можно прочесть следующие слова: «Суша и море наслаждаются покоем, города процветают в согласии и мире». В этих словах есть значительная доля правды. С внешней стороны правление Августа было временем благосостояния и мира. Однако мир этот, купленный дорогой ценой, был только видимостью. Он явился результатом порабощения множества народов Европы, Азии и Африки. Империализм «Вечного города» простер свой меч над Западом и Востоком древнего мира. Правда, Рим нес покоренным «варварам» свою «цивилизацию», но вместе с ней приходило и рабство. Миллионы бесправных человеческих существ — греков, фригийцев, германцев, галлов, евреев и негров — работали под ударами римских бичей на каменоломнях, возводили акведуки, обрабатывали поля, развлекали публику в амфитеатре.
Если на свободных варваров римляне смотрели как на людей низшей породы, то рабов они и вовсе не считали людьми. Их называли говорящими орудиями, и они носили ошейники подобно собакам.
Когда восставали покоренные народы, месть римских легионов была страшной; но особенно жестоко расправлялись римляне с рабами, когда те поднимались на неравную борьбу. За 70 лет до Рождества Христова при подавлении восстания Спартака шесть тысяч рабов были распяты на крестах вдоль дороги от Рима до Капуи.
Безжизненно повисшее тело, окровавленные брусья… Крест… Зловеще звучало это слово в те времена. Распятие — позорная и мучительная казнь, которая представляла собой длительную пытку, неизбежно оканчивавшуюся смертью. Распятый испытывает страшную жажду от потери крови, раны его воспаляются, кровообращение нарушается из-за неестественного положения тела. Самих римлян эта бесчеловечная казнь приводила в содрогание. Закон запрещал применять ее к лицам, имеющим римское гражданство. Ее оставляли для рабов и покоренных народов. Крест был, таким образом, символом рабства, насилия и унижения.
Если бы в те дни восстал пророк, который предсказал бы, что недалеко время, когда крест станет знаменем Спасения и Божественной любви, его сочли бы безумцем.
В восемнадцатый год правления кесаря Тиберия у дороги близ Иерусалима римские солдаты в который раз пригвождали ко кресту руки и ноги осужденных. Их было трое. Над средним крестом прибили надпись «Царь Иудейский».
Но и римские палачи и фарисеи, предавшие на казнь этого Царя, не понимали, что совершается на Голгофе, Кого пронзили они, над Кем смеялись, стоя у подножия креста.
Дрожала земля. Солнце скрыло свой лик, чтобы не светить на безумие сынов человеческих. А они смеялись. Смеялись солдаты, смеялись священники, смеялись случайные прохожие на дороге. Даже разбойники, повешенные рядом с Сыном Божиим, издевались над Ним…
Три года Он ходил среди этих людей, три года облегчал человеческие страдания, учил Истине, возвещал Евангелие Царства Божия. Но они не хотели этого Царства. И римляне и иудеи верили в царство мира сего, а Его Царство сходило с Неба. И вот теперь Он бессилен и опозорен. Он больше не будет тревожить их. Они довольны. «Сойди с креста!» — кричат они.
Вдруг один из преступников стал останавливать своего товарища, который повторял насмешки толпы. Может быть, его поразило величие Спасителя в момент казни, может быть, он слышал когда-нибудь Его проповедь; только он обратился к Распятому со словами: «Вспомни меня, Господи, когда придешь в Твое Царство». Запекшиеся уста Иисуса разомкнулись, и Он, все это время молчавший, произнес: «Истинно говорю тебе, ныне же будешь со Мною в раю».
Поистине великие и знаменательные слова! Даже здесь, на кресте, оставался Он Царем!
Миновал полдень. Страшные минуты все ближе… Как молил Он Отца, чтобы миновала Его эта чаша! И все же Он добровольно принял ее. Не физические страдания заставляли Его скорбеть смертельно в Геф-симанском саду, — могучий дух побеждает страх смерти. Но Он принимал на Себя наши немощи и болезни, наш грех. Вся боль и проклятие веков, вся глубина падения человеческого, весь ужас богооставленности легли на Него.
Гефсимания была преддверием. Чаша только предносилась Ему. Он скорбел и тосковал до кровавого пота. «Да минет Меня чаша сия…»