— Как скажешь, Элси, как скажешь, — проговорил доктор. — Все, тебе пора домой. Иди, дела подождут до завтра. Если бы ты так же хорошо управлялась со своей жизнью, как проделываешь это с моей, ты бы не была такой худющей.
Элси Райен посмотрела на доктора и сдержанно улыбнулась.
— Спокойной ночи, — попрощалась она.
— Спокойной ночи, Элси.
Доктор прошел через приемную и спустился по лестнице во внутренний дворик. Здесь он немного постоял и полюбовался картиной темного ночного неба, усыпанного крупными звездами. Обледеневшая черепица на крышах соседних домов тускло поблескивала в неверном свете. Круглый диск луны венчал дышащий покоем зимний пейзаж. Глубоко вдохнув морозный воздух, он медленно побрел по гранитной дорожке к воротам. Снова остановился.
Площадь перед клиникой выглядела непривычно пустынной. Обычно в это время по ней сновали люди, раздавались крики и смех студентов, выбегавших из Технического колледжа. Его взгляд скользнул направо. Там темной массой возвышался крупный завод-холодильник. Забавно, как быстро все меняется. Персон начал с маленькой мясной лавки в Сливном переулке — одно название без труда объяснит вам, какого качества было это мясо. А теперь! Он стал владельцем самого большого предприятия по производству замороженных мясопродуктов. Говорят, он миллионер. Миллионер, который не может написать собственного имени. Долгое время старый Персон был пациентом отца доктора, а затем не раз прибегал к услугам и самого доктора. Но однажды миссис Персон решила, что ее неграмотному и любящему крепкие выражения мужу необходим более мягкий климат, и они переехали на юг. Доктор бросил взгляд чуть дальше. Рядом с заводом располагались здания Армии спасения, примыкавшие к его собственному дому. Там тоже все спокойно и тихо. Никаких молитвенных песнопений. Его губы сложились в мягкую улыбку. Какая разница, как обращаться к Богу, если у тебя есть горячее желание воззвать к Нему и надежда, что тебя услышат.
Взгляд его упал на Ромфилд-Хаус, где он жил. Это строение состояло из трех отдельных зданий, объединенных в одно целое всевозможными архитектурными ухищрениями. Постройку Ромфилд-Хаус начинал его дед, преуспевший в торговле скобяными товарами и купивший четырехкомнатный дом в георгианском стиле на Ромфилд-сквер. Это сооружение находилось на самой границе городка Фелбурн и Сливного переулка. Амбициозный хозяин этого самого особняка вознамерился сделать из своего единственного сына Хью образованного человека. Когда Хью Хиггинс получил диплом врача, отец приобрел для него помещение в лучшей части Фелбурна. А вскоре купил и еще два дома, примыкавших к его собственному. Сын же объединил все три части в некое единое целое и перенес свою практику в одно из зданий. Затем доктор Хиггинс сделал для своего сына то же самое, что для него сделал его отец: выбрав для Пола стезю врача и оплатив обучение, дал ему возможность работать рядом с собой в этом же самом здании. Вместе с любовью к профессии доктор привил своему сыну и любовь к этому дому.
Именно так выглядела площадь. Технический колледж с одной стороны, завод — с другой, затем здания Армии спасения, церковь и между ними — дом доктора Пола Хью Хиггинса. Этот район Ромфилд-сквер являлся частью Фелбурна, что вплотную прилегал к Сливному переулку, с которого начиналась беднейшая часть города — трущобы. По мнению многих, не самое подходящее место для врачебной практики. Но Полу здесь нравилось. Он чувствовал себя единым целым с окружающей обстановкой, грубой и даже мрачной, с местными обитателями муниципальных квартир, не обладающими изысканными манерами, простодушными, хитрыми, честными, плохими и хорошими. Ощущение единения с проживающей здесь публикой проистекало из того, что он видел в себе сходные черты.
Глубоко вздохнув, он посмотрел на луну, осторожно пробиравшуюся между труб Технического колледжа, вернулся в дом и прошел на жилую половину.
Его жена сидела в гостиной на диване перед камином. Она даже не обернулась, когда услышала его шаги; он, тоже не взглянув на нее, направился сразу к огню. Они так давно жили, — каждый своей жизнью, — что уже привыкли не замечать друг друга. Постоянное притворство стало нормой поведения. Оба понимали это и испытывали все время дискомфорт и раздражение.
Он облокотился о край камина. Того самого мраморного камина, который она собиралась разобрать и выбросить вон. Он все же сумел настоять на своем и спас этого обитателя особняка, как спас многие другие старинные вещи и предметы интерьера, без которых дом выглядел бы голым и безликим. Простояв минуту перед огнем и безнадежно пытаясь подавить раздражение, он поднял глаза на портрет отца, висевший над каминной доской, и бесстрастным голосом произнес: