К слову, до того, как отец определил нас в юнги, никто из команды не торопился раскрывать морские премудрости двум оболтусам. Нет, они с удовольствием травили какие-то байки, правда периодически спотыкались в словах, так как отец строго на строго запретил употреблять крепкие выражения при мальчиках, то есть при нас, но вот объяснять что-то мимолетным пассажирам почему-то не желали.
Честно говоря, мне поначалу было очень интересно за кого меня примут на борту, и я не удивилась, когда узнала массу самых невероятных предположений. Но вот что самое интересное, обнаруживать во мне девочку не спешил никто!
Сама для себя я объяснила это следующим феноменом: дело в том, что никто из них не мог даже предположить, что девочка может выдавать себя за мальчика! Тем более, что образ чернобрового, большеносого пацана, который удерживался на мне при помощи подаренного другом амулета, я не сменила, решив не расставаться с ним до самого прибытия в порт Тализии, который назывался Новерлин.
То есть получалось так, что глаза подстраивались под настройки разума: я знаю, что это мальчик, значит это мальчик, странноватый, правда, какой-то, но да чего в жизни не бывает. Допустить же, что мальчик может быть девочкой, эти люди не могли в силу того, что им об этом сказал их капитан, человек, являющийся для них авторитетом. Матросы даже могли обозвать меня девчонкой, когда я как-то не так выполняла их задания. Что-то вроде: «Ну что ты, как баба, по палубе ползаешь!» Однако, при этом они отнюдь не причисляли меня к женскому полу. Хотя, когда я в первый раз услышала подобные шуточки, то еле устояла на ногах, но потом ничего, привыкла, и даже сама стала посмеиваться.
Надо сказать, что все это время я усиленно пыталась перенять мальчишеские повадки. Однако, как это ни странно, на борту корабля это было сделать не так-то просто. А все потому, что мальчиков моего возраста в обозримом пространстве не имелось. Брать же пример с матросов я, по некоторым размышлениям, не спешила, так как мне досталась роль мальчика-дворянина, которому с детства прививали определенные правила поведения, а не простого мальчика-матроса, для которого были бы вполне уместны различные почесывания в самых разных местах, сплевывания и шмыганья носом. Поэтому главным источником моих наблюдений стал Ромич
- Эй, юнга, хватит мечтать! – Обрывал меня чей-нибудь окрик, когда я слишком сильно уходила в себя в своих размышлениях. – Бегом на камбуз! А то ишь-ты, прохлаждается тут выкормыш шикана! (Примечание: Шиканы – маленькие юркие хитрые зверьки, похожие на сурикатов и частенько ворующие у людей орехи и ягоды)
И я бежала на камбуз помогать чистить и резать овощи. Надо сказать, что после того, как нас определили в юнги отношение команды к нам тоже сильно изменилось, ведь теперь мы били не пассажиры, а подчиненные самого мелкого пошиба. Поэтому, шпыняли нас не стесняясь. Тут надо отдать должно отцу, который никак нас не выделял и не вмешивался в процесс обучения. За исключением матерщины, конечно. Однако, это не мешало матросам выражаться по их усмотрению, когда его не было рядом. Благодаря этому мой словарный запас знатно обогатился. И надо отметить, что в своей прошлой жизни я бы, наверное, не смогла завернуть такой словестный пируэт, как научилась за время плавания в этой. Хотя, новыми знаниями совершенно не гордилась, зная, что в жизни это, может, и пригодится, но делать из матерщины, какой-то фетиш или уподобляться матросам в вопросе ее повсеместного применения глупо и не достойно девушки, в каком бы мире или обличии она не жила. Но, повторюсь, знания эти все-таки нужные, ведь парню, которым я притворялась и собиралась притворяться иногда без крепкого словца просто не донести свою мысль до некоторых индивидуумов.
А еще, несмотря на все свое «дворянское» воспитание я научилась лучше всех свистеть! Поначалу эта забава меня не прельстила, я бы предпочла свисту любую песню. Да и земной предрассудок, которого здесь, кстати, не было: не свисти – денег не будет,- тоже играл свою роль. Однако, петь я не решалась, и не из-за плохого голоса или слуха, с этим слава Всевышнему, все было неплохо, а потому, что заметила, что матросы не поют те песни, которые я успела здесь выучить, ведь это были женские песни. Мужские, те, что мне довелось слышать ранее, конечно, были и здесь, но походили скорее на длинные занудные речитативы, которые на корабле пели лишь выполняя очень нудную работу. Те же, что чаще пели матросы, были на столько похабными, что отец скорее выпорол меня хорошенько, если бы услышал, как я их напеваю, чем одобрил пение и слух. Хотя, это и не помешало мне выучить все до одной. Ну, разве можно не запомнить эти приставучие мотивчики, которые матросы напевают себе под нос при всяком удобном случае? Разумеется, это не означало, что я собиралась их петь, но как ни крути, а подобные песни – это часть этноса. Так, по крайней мере, я успокаивала свою протестующую натуру почти педагога.