- Ты это чего?
- Неужели все люди вокруг умрут когда-то?
- Не забивай голову чепухой.
Мотнув головой и отбросив подальше в пустоту ночи эпизод прошлого, замечаю, что сотрудник постовой службы пытается что-то сказать, расположившись на скамейке напротив, и вынимаю наушники.
- Мы ничего не хотели такого. Да если бы знали, что так случится, то никогда бы за ним не поехали.
Следователь, стоящий рядом, недовольно бурчит:
- Если бы таких, как вы идиотов было бы меньше, то и жизней удавалось бы сберечь намного больше, - за тот вечер я по существу дела от него ничего не услышал. Парень оказался явно не из разговорчивых.
Ещё я понимаю, что эти двое знают намного больше моего, но не хотят рассказать почему-то сакральных тайн. Да и я боюсь и не могу из-за неожиданно нахлынувших эмоций расспросить о большем.
Между тем смуглый крепкий парень в знакомой даже маленьким детям форме продолжает говорить:
- Да если что с мотоциклистом случится, сразу уйду. Надоело! А дети ещё есть?
- Один он, - голос предательски срывается. - И я для него один. Сам на руках вынянчил, не было у нас ни бабушек, ни нянек.
- А жена?
- Медик. Постоянно в разъездах и на дежурствах.
- Слышите, - вздыхает парень, обращаясь к следователю, - говорит, один тянул.
- Я днём, она по ночам, - поправляю его, и с губ сама собой срывается фраза: - Да он и парень-то хороший...
- Может, пьяный был? - пытается зацепиться для оправдания хоть за что-либо патрульно-постовой.
- Не пил. Не курил. Ни разу не ловили с запахом. Наталья каждый вечер его обнюхивала, как ищейка, но всегда - ничего. К наркоманам относился неприязненно. Раз девчушку в школе подсадили на иглу, пошёл, разобрался в десятом классе с тремя взрослыми мужиками. Больше они возле школы не появлялись. - Ловлю себя на том, что говорю о сыне в прошедшем времени, опускаю глаза и поспешно добавляю. - Смеяться любит, всё время шутит.
Выслушав меня, парень в форме с нашивкой задаёт мучительный вопрос:
- Тогда почему нас не послушал?
Пожимаю плечами.
- Может, хотел перед девушкой себя показать...
- Мы ему кричали, - видимо, пережитое не отпускало парня в форме. - Остановись, остановись! Кричали, что у тебя же девушка за спиной, о ней подумай.
К своему стыду, я совсем забыл о девушке. При упоминании о том, что ещё кому-то, кроме Сашки сейчас плохо грудь снова сжимает беспощадный враг. Я встаю и опять выхожу на спасительную улицу. Вокруг ничего не изменилось. Тишина непривычна для меня, я привык к тому, что город всегда живёт, стучит, грохочет, кричит разными голосами о чём-то. А сейчас город спит, зловредные автомобили спрятались по своим норам, а асфальт блестит местами по непонятной причине, похоже, из-за пролитой мной слезы.
На небе всё так же мерцают звёзды. Я принимаюсь в очередной раз призывать на помощь звёздный хаос и все высшие силы, что по поверьям обитают в тех местах. Молюсь горячо, шепча губами просьбы и давая всевозможные обещания.
Затем возвращаюсь. По мере того, как стрелка на круглых настенных часах неуклонно движется по размеченному в глубокой древности кругу, начинаю замечать, что мы всё-таки не одни. Время от времени в коридоре появляется довольно шумная публика.
Много лет не веду ночного образа жизни. С тех пор, как родился сын. Но я помню искусы ночи. Ночь - время хищников, новой породы выведенной людьми внутри своего общества, в социальной лаборатории, в которой мы и живём. С темнотой они выходят на охоту, выбирая слабых и беззащитных из числа случайных жертв. Вот двое полицейских тащат порядком помятого мужчину средних лет, в сопровождение приятеля. Бедолага возмущается. Кричит, обвиняя служителей закона, что они всё перепутали и вместо того, чтобы разнять побоище, зачем-то добавили несчастному лишних и никак им незаслуженных тумаков! 'Бывает', - мысленно провожаю его взором. Слышу, как стражи порядка уверяют, что произошло как раз наоборот, что это он накинулся на них, и им не оставалось ничего другого, как защищаться от буяна.
- Блин, приехал в командировку, - тоскливо вздыхает не понять кто - жертва или хищник, с принимающим форму синяком в пол лица.
Чуть дальше, у дверей приёмного врача ещё одна не совсем приятная компания. У одного, невысокого плотного небрежно одетого мужчины средних лет с каким-то совершенно не запоминающимся и невыразительным лицом сломана рука. Висит плетью. Привёл его, видимо, собутыльник - совсем молоденький парнишка, едва державшийся на ногах. Совершенно внезапно, как лесной пожар, между ними вспыхивает ссора. И тот, и другой моментально вскакивают с сидений.
- Пойдём, разберёмся, - говорит уже порядком пострадавший.
- Охотно, - не спуская с него злых щёлок, едва ворочая языком, с вызовом отвечает худощавый спутник. Немного пошумев, откладывают разборку и снова плюхаются на сидения скамейки.
Местному медицинскому персоналу не позавидуешь. Неужели каждую ночь в больничных коридорах всё обстоит именно так, пока мы все спокойно спим? Похоже, так и есть на самом деле. И подобным образом проходит всё дежурство. За ночь кроме себя и полицейских я не увидел больше ни одного похожего на привычных дневных жителей человека.
Слышу, как гремят колёсики передвижной койки-каталки. Через открывшиеся двери лифта её вывозят в коридор, и я вижу... своего Сашку. Океан чувств тайфуном, гигантским цунами приходит из места, где родился, в районе живота, поднимается вверх и высоко подкидывает сердце, заставляя его биться в бешенном ритме. Волна накрывает меня всего, без остатка. Я стою на месте, не в силах сдвинуться, а мужчина и две женщины в белых халатах провозят мимо моего ребёнка. Мельком сообщают, что девушка жива и будет жить.
Я же не спускаю глаз с койки. Узнаю Сашку сразу. Тело покрыто простынёй. Вместо головы огромный белый шар, составленный из бессчетного количества бинтов. Почему-то на нём мне не удалось заметить никаких прорезей для носа, рта или глаз. Как же он дышит там, внутри?