По виднеющимся из-под простыни голым ногам окончательно убеждаюсь в том, что передо мной сын. С самого раннего детства Наталья водила его на лыжные секции, потом усиленно вместе со мной занимался силовым спортом в тренажёрном зале. Таких могучих и одновременно красивых ног я не видел больше ни у кого. Ошибиться я не мог.
Каталку провезли мимо и закатили в другой лифт. Загрохотав, он тяжело и натужно потащил дорогую моему сердцу ношу куда-то наверх.
А я снова сидел и ждал. Когда становилось совсем плохо, выходил на улицу, а после возвращался назад.
Минут через сорок снова застонал и запыхтел лифт. В том же сопровождении мимо меня снова провезли покрытое простынёй такое родное и до боли знакомое тело. Только теперь медики направлялись к другому лифту, которым при мне никто из них ни разу не пользовался. Я обратил внимание на ноги Саши. Чуть выше ступней они заметно изменили цвет. Предательская белизна не поднялась до колен, но тот участок, что ей удалось захватить, выглядел довольно неважно - словно вставленный в розовое обрамление слепленный из воска кусок.
Растерянно провожая глазами каталку, не мог понять, почему ноги вдруг стали так странно выглядеть и кто бы мне подсказал, зачем его повезли к другому лифту, в другой конец коридора?
Опять сажусь на сидение скамейки в коридоре. Что-то бубнит по-прежнему доблестный постовой, но я не обращаю никакого внимания на его слова. Только смотрю на его лицо, а думаю совсем о другом. Видно, что он и на самом деле очень расстроен. Только гораздо позднее, через несколько дней случайно узнал, что у моего ночного собеседника совсем недавно на мотоцикле разбился родной брат. Надо сказать, что из экипажа патрульной машины ему одному хватило мужества явиться в больницу и не покидать её до самого конца.
И мы все вместе втроём ждали, ждали и ждали известий. Неважно уже каких, плохих или хороших.
Изредка мимо мелькали тени, которые так и не остались в моей памяти. Порождения злой ночи, её кровные сыновья, приползающие на свет подлечиться.
Никто не давал никакой информации, никто не выходил к нам долгое время, чтобы хоть как-то прояснить, что же случилось с самым дорогим для меня на всём белом свете человеком.
Начинало светать.
Люди в белых халатах исчезли, испарились как призраки, будто их никогда и не было.
Полицейские заметно нервничали.
Первым не выдержал молчаливый следователь. Он встал и направился к охраннику больницы, чей пост находился совсем рядом, недалеко от нас в коридоре. Интонация голоса у следователя была требовательной и в то же время властной. Суть заданных вопросов сводился к тому, что нам нужно увидеть дежурного врача и получить давно ожидаемую информацию.
Некоторое время молоденький охранник, выглядевший лет на пять старше Сашки, кого-то вызывал с растерянным видом по внутренней связи. Скоро к нам спустилась молоденькая сестра, которая, впрочем, не знала ровным счётом ничего, что внесло бы хоть какую-то ясность.
Тогда следователь вновь обратился к охраннику, его голос стал ещё более громким и тот послушно вышел из своего, отгороженного от внешнего мира пластиком, крохотного помещения. А затем открыл кованые двери, вмонтированные в металлическую решётку с таким же узором, что перекрывали проход внутрь здания.
Мы принялись подниматься по узкой лестнице с бетонными крашеными ступенями. Наверх пошли все трое, причём я плёлся в хвосте. Каждый шаг давался тяжело, я быстро довольно прилично отстал от своих провожатых.
Между тем мы попали на второй этаж. По свету в тёмном коридоре определили ординаторскую и направились туда. Заглянули внутрь комнатки, где почему-то оказалось пусто. Я оглянулся. В узком коридоре тоже никого не было видно.
Следователь опять порядком удивил меня. С той же неумолимой решительностью, он зашёл в первую по счёту палату, пошарил рукой по стенке и включил свет:
- Есть он здесь? - обратился он к нам.
Помещение явно перегрузили больничными койками. И все они были кем-то заняты. Кто-то из пациентов не спал и, щурясь, смотрел на нас. Один сел на постели.
Я обшарил взглядом много незнакомых лиц, расслабленных во сне, недовольных и даже враждебных, но среди них не обнаружил Сашки. Как видно, и сотрудник постовой службы хорошо запомнил внешность моего сына. Поэтому так получилось, что мы одновременно отрицательно покачали головами.
Затем, выключив свет, направились в следующую по счёту палату, где всё повторилось. Потом ещё в одну, и ещё, и ещё...
Мы упорно искали его среди живых, но нигде не находили.
Закончив обход второго этажа, снова вышли на лестницу. По ней поднялись на третий этаж. И сразу же по светлой полосе в коридоре определили направление, в котором нужно было двигаться. В ординаторскую третьего этажа мы ввалились одновременно, все вместе.
У канцелярского стола сидел к нам спиной щуплый врач в белом халате. При нашем появлении оторвался от рабочего раскрытого журнала, который, по всей видимости, только что заполнял и, не вставая, обернулся к нам. На лицо совсем мальчишка, впрочем, с заметными залысинами чуть выше лба.
Как всегда, за всех первый заговорил следователь.
- Мы насчёт сегодняшней аварии. Не подскажите, как там дела с девушкой?
- Прооперировали, - довольно буднично и немного устало ответил медик, не вставая и не меняя позы, находясь вполоборота корпуса к нам. - Будет жить.
- А мотоциклист?
- Мотоциклист? Он скончался. Давно уже. Часа полтора назад.
Я как-то внезапно для себя начал отваливаться спиной подальше от людей. Врач продолжал что-то говорить, но я уже не слышал ничего, оказавшись вдруг сразу внизу, на лестнице. Помню... Помню, что меня остановили только закрытые двери. Я взялся за металлические прутья руками. Так стоять было лучше, так я не мог упасть.
Больное и измученное сознание отказывалось поверить услышанному. Где-то вдалеке от меня родилась и пришла на спасение совершенно дикая идея, надежда, что, может быть (а ведь такое случалось и не раз, я точно знаю!), он встанет с той каталки и мне срочно сообщат о недоразумении. Ведь слышал же я не раз, что медики ошибаются и даже после фиксации смерти усопшие умудряются удивлять всех вокруг внезапным воскрешением.