- Он теперь спит, но он с вами, он - живой! - пришла в голову чужая мысль.
И я проснулся.
Меня нисколько не удивило, что на следующий день нам позвонили и сообщили, что опасность миновала и беременность проходит в плановом режиме.
С того момента Сашка совершенно исчез из наших снов, я потерял с ним всякий контакт в привычном мире. Он покинул нас. Как мне казалось тогда, навсегда. Оттого жить стало намного тяжелее.
Месяца полтора ничто не предвещало никаких новых тревожных событий и вроде бы всё протекало внешне хорошо. В один из поздних осенних дней я совершил особый обряд, суть которого и последовательность открылась опять же в сновидении. Что-то гнало меня на кладбище, кто-то нашёптывал неслышно, что я должен сделать, что предстоящий поход необычайно важен для всего последующего. Откуда-то я точно знал, что круг, начерченный или выкопанный в земле, представляется идеальным местом защиты от нечистой силы, сакральной территорией, куда вход ей запрещён. В то время четырёхугольник или квадрат, геометрическая фигура, в пределах которой принято устраивать захоронения на наших кладбищах каждым выдвинутым углом открывает вход для всего нечистого. Я запечатал каждый такой вход на могиле сына. По очереди подходил к очередному выступу, читал 'Отче наш', 'Крестень гоподень' и запрещал всему злому, недоброму и бесовскому приближаться к освещённой могиле. После просил тот кусок кладбищенской земли, что я отрубил своими действиями от остального печального места отведённого для упокоения, не задерживать больше Сашкину душу, отпустить её к нам. Ведь была она забрана не вовремя и все мы вернёмся в положенный срок на уготованные места.
Долгое время после ничего с нами больше необычного не происходило. Совсем ничего. Мы жили, как и все остальные люди, без вещих снов, без потусторонних контактов, но с полным мешком боли и тоски за плечами. Горе продолжало терзать нас, и горечь от потери многократно усилилась. Моя больная спина со всей злобностью, на которую оказались способны не дававшие продыху болезни, напоминала о себе.
Я продолжал молиться. Каждый день. Днём и ночью. Ни в одной молитве никогда ни до и после не просил за себя, только за Вику и детей.
Всё то долгое время, в которое я сформировал практику, что должна была помочь как-то достучаться до небес, в своей совершенно с точки зрения атеиста безумной попытке не принимал никаких лекарств. Только при крайней необходимости. Ведь любое лекарственное средство в той или иной мере могло затуманить сознание. И как же тогда кто-то смог бы меня услышать?
Перед новым, две тысячи девятнадцатым годом, когда казалось процесс, продвигался без прямого моего вмешательства и шёл ровно и без сбоев, я эгоистично решил, что могу наконец-то расслабиться, немного позаботиться о себе. Врач - невролог после осмотра посоветовал обратиться в специальный центр, созданный для таких горемык, как я, переживших ужасные потрясения психики. Я направился по указанному адресу. Пожилой доктор с необычайно добрыми глазами, тоже потерявший близкого человека, внимательно выслушал меня. С максимальным тактом и максимальным сочувствием посоветовал, как быть дальше. После обследования диагностировал посттравматический синдром в классической форме и прописал приём анти депрессантов, о которых я до упомянутого дня не имел и малейшего представления. Одновременно с обстреливанием крупнокалиберными снарядами памяти и сознания, прописал курс неврологического лечения, состоящего из капельницы и внутримышечных уколов.
Так как врачи установили тесную связь, возникшую между воспоминаниями и усилением боли в спине, мне ничего не оставалось, как начать принимать лекарства. Первые таблетки я выпил тридцатого декабря. Ох, как же съехало сразу в сторону сознание, и затуманилась окружающая реальность! Я шарахался по квартире как пьяный, задевая плечом все давно знакомые косяки и шкафы.
Мне стало вдруг хорошо, я едва слышно бубнил молитвы, забывая, где начинается начало, а где следует конец.
И в тот момент пропустил удар.
Через три дня, первого января нового года, как и принято, во многих семьях, отправился с подарками поздравить отца и мать. Когда вернулся, меня встретила Наташа. По выражению лица сразу понял, что меня ждёт дурная весть.
- Сядь, - попросила она таким голосом, что сердце ушло в пятки, - нужно поговорить.
Надо сказать, что Наташа всё больше и больше проникалась важностью происходящего.
- Вика в больнице. У неё сильное кровотечение. Я так и знала, что этим всё закончится. Скорее всего, детей удалят.
- Мы их потеряем? - ошеломлённый, я не хотел, не желал поверить услышанному. Стоял как громом поражённый на месте и с трудом вдыхал воздух. Неужели я лишусь последнего шанса, за который так упорно держался всё последнее время?
В тот же день я бросил принимать прописанные лекарства и со всей силой чувств, вкладывая в каждое произнесённое слово все страдания, что терзали меня; всю боль, что не давала покоя и всю надежду, которой жил принялся умолять помочь мне всех, кто услышит, во всех небесных сферах. Я просил спасти их. Спасти моих детей. Предлагал забрать мою жизнь, но только позволить им прийти в наш мир. Хотел, чтобы моё здоровье перекачали и передали им. Ведь мне казалось, что я почувствовал Сашку в тот день, когда помогал прицепиться и закрепиться будущей жизни, меня не покидала призрачная надежда, что он вернётся, таким образом, ко мне.
Наталья посетила Вику в больнице раз, второй, третий. Очень быстро у нас сложились довольно дружественные отношения. От врачей Наташа услышала признание, что они никогда не видели, чтобы эмбрионы так боролись за жизнь. Обычно такое явление наблюдается у девочек, но крайне редко у мальчиков.