Когда нашли обрыв, обрадовались так, будто все было уже позади. Хотя самое трудное еще только предстояло: для того чтобы ремонтировать линию связи, нужно было сиять рукавицы. Руки быстро застывали на обжигающем ветру, коченели. Пограничники отогревали руки за пазухой и снова гнули непослушные провода.
Вернувшись на заставу, припали к раскаленной печке, не задумываясь, что можно обжечься. Руки еще и не отошли, как снова случился обрыв на линии. И снова они нырнули в мутное марево летящего снега. Не потому, что не доверяли другим, просто знали, что навстречу трудностям первыми должны идти первые специалисты, которые все могут сделать и быстрее, и лучше…
— Потом у обоих кожа на руках слезала, так обморозились, — спокойно, как говорят о давно прошедшем и не заслуживающем особого внимания, сказал Казаков.
Все, что я узнавал о своем тезке и его товарищах, было, разумеется, весьма любопытно, но меня интересовало большее. Ведь речь шла о пограничной службе, а все мы с детских лет привыкли связывать с границей не одни только служебные будни. Однако по опыту общения с пограничниками я знал, что в наши дни схватки с нарушителями — дело весьма редкое. «Граница на замке» — это выражение привычно не только нам, но и тем, кто хотел бы видеть на границе обратное.
И все яге желание найти «изюминку», без которой, как мне казалось, и рассказ не рассказ, взяло верх.
— Неужели мой тезка так-таки и не видел ни одного нарушителя границы? — напрямую спросил я у начальника заставы.
— Не только видел, но и брал, — ответил он.
Это случилось прошлым летом. Николай первым заметил нарушителя, как полагается, сообщил на заставу и организовал преследование. Когда нарушитель понял, что ему не уйти, бросился на пограничника с палкой. Трудно сказать, на что он рассчитывал. Всего скорее просто был уверен, что советский пограничник не станет стрелять в безоружного, хоть в случае нападения он и имеет на это право. Николай стрелять не стал. Выбил палку из рук нарушителя и задержал его.
Вот и вся история. Маленькая. Но в ней проявились высокие боевые, моральные, личные качества младшего сержанта Рыбина и его товарищей…
А потом пришел со службы мой тезка, и я успел перехватить его на пороге, обменяться несколькими фразами.
Родился Рыбин в селе Рыбино Свердловской области. Сообщив мне об этом, Николай вроде бы горько усмехнулся:
— Что за жизнь? Никакого стимула.
Это было довольно необычное для пограничника заявление, и я попросил разъяснений.
— Посудите сами, — щурясь в усмешке, сказал он, — город Рыбинск уже есть и город Николаев, даже город Иваново. Так что, старайся не старайся, в мою честь ничего не назовут.
— Что же, — сказал я, принимая шутку, — надо жить так, чтобы убедить всех, будто эти города названы в вашу честь.
— Стараюсь.
— Получается?
— Мама, кажется, готова поверить.
— М-да, работы еще много.
— Много, — согласился он. Засмеялся и пошел в комнату оружия чистить мокрый автомат.
А я снова вспомнил о своем «Батуми» и забеспокоился. Как бы там ни было, а перед капитаном мне было неловко за эту затянувшуюся прогулку по берегу.
— Не волнуйтесь, — сказал начальник заставы. — Стоит ваш «Батуми» на якоре, туман пережидает. Вот поужинаем и доставим вас на пароход в Целости и сохранности.
— Поужинаем?
— Нельзя обижать наших женщин. Они уже стол накрыли.
Так я, как говорится, «под занавес» попал в женскую компанию. То есть вначале за столом были все офицеры заставы со своими женами. Но потом — такова уж особенность пограничной службы — офицеры один за другим ушли по каким-то своим совершенно неотложным и совершенно срочным делам. «На минуточку», — говорил каждый их них. И исчезал надолго.
Остались мы вчетвером, сидели за столом, тихо беседовали. Собственно, больше говорила самая пожилая из женщин — Аграфена Петровна, у которой «стаж» пограничной жизни исчислялся десятилетиями. Двух других женщин скорее можно было бы назвать ученицами в жизненных вопросах. Нина всего лишь год, как вышла замуж за офицера-пограничника, а семейный стаж Нади исчислялся неделями.
Я слушал, не перебивал. И прежде, бывая на отдаленных пограничных заставах, я интересовался не только трудностями службы да опасностями, подстерегающими пограничников, но и жизнью семей. Да простят мне москвички, но на заставах они всегда вспоминались мне донельзя избалованными. Я поражался оптимизму жен пограничников, лишенных не только городских или пусть даже сельских удобств, но зачастую и обычного женского общества. Поражался их умению улыбаться, когда трудно, когда ждать уже невмочь, и поддерживать вернувшихся с границы мужей, хотя самим очень нелегко. И каждый раз вспоминал, не знаю чью, но часто слышанную на заставах песню: «Низко кланяюсь вам, офицерские жены. В гарнизонах, на точках, вдали от Москвы непреклонен устав и суровы законы, по которым живете и служите вы…»
— Нет, девочки мои, легкой жизни на границе не бывает, — говорила Аграфена Петровна. — А счастье — это же совсем другое дело. Счастье не от легкой жизни зависит, а скорее как раз наоборот…
— Легкости мы не ждем, — сказала Нина, поправляя свои пышные белокурые волосы. — Обидно, что специальность пропадает.
— Ты кем будешь, когда учиться кончишь? Преподавательницей французского? Не горюй, школы везде есть. Если же когда попадете с мужем на совсем отдаленную заставу, то будешь пограничников учить французскому. Они до учебы охочие. Вот Наде труднее придется — механический техникум кончила. Но пожалуй, и Надя себе дело найдет, если захочет. Да ведь и по дому дел хватает. Дети пойдут…
— До этого еще далеко, — испуганно воскликнула Надя.
— Ничего не далеко. Сама без детей не захочешь. У меня вон их трое, девочек. Бывало, все к отцу в кабинет лезут. А ему некогда. Даст им по листу бумаги: «Сидите тихо, рисуйте». — «А что рисовать?» Он им и скажет первое, что в голову придет: «Рисуйте штурмовую полосу». Сидят, стараются. И смех, и грех!.. Любили на строевые занятия глядеть. Сядут рядком, спорят между собой, кто из пограничников лучше ходит… С детьми даже на самых глухих заставах скучать не приходится. Помню, приехала — лес кругом. Травы нехоженые. Тишина. Как-то возвращаюсь из леса, а в воротах заставы коза стоит. Дикая. Остановилась, гляжу на нее, а она на меня. Ну, опомнилась, кричу часовому. А коза непуганая, крика не любит. Прыг — и нет ее… Долго потом мне было радостно от этой встречи. Все думала: зачем коза на заставу приходила? Потом все мы увлеклись рыбалкой. В городе устраивают коллективные выходы в кино, в музеи, а мы — на рыбалку. И я, конечно, тоже, и дочки мои. Особенно Галка это полюбила. Встанет пи свет ни заря, глаза еще не открываются, а уже хвать за удочку и шагает одна к реке. А за ней котенок…
Аграфена Петровна улыбнулась задумчиво краешками, губ, помолчала, видимо заново переживая. свое далекое, задушевное.
— Бывало, на рассвете над деревней призывно, гудит пастушеский рожок., будит хозяек, навевает мирные сны вернувшимся с ночных постов пограничникам. Рассказывали, будто был случай, когда один, молодой, офицер, спросонья примял рожок за сигнал, тревоги. Прибежал и был крайне удивлен, что все спокойны…
— Аграфена Петровна, а что из вашей жизни вам. больше всего запомнилось? — спросил я.
— Да мало ли!
— Опасное когда-нибудь было?
— Было, — быстро отозвалась она. — Наводнение в пятьдесят восьмом году. Вода вначале прибывала как обычно. Мы и внимания не обращали: она каждый год то прибывала, то убывала — привыкли. А тут пришло сообщение: ожидается большое наводнение. Мы, конечно, приготовились, ждем. Вода потихоньку добралась до ворот заставы. Решили на всякий случай эвакуироваться в сопки. Начали переносить имущество повыше. И тут река словно сорвалась, пошла- прибывать по. пол. метра в. час, представляете?! Мы день и ночь вещи таскали. Даже по грудь в воде приходилось. Все же успели. Еще и соседней деревне помогли. И китайских крестьян спасали. Муж награжден именными часами за спасение китайцев во время того наводнения…