Переселенцы ехали на Амур все в большем числе. За сорок лет, с 1860 до 1900 года, в Амурскую область переселилось сорок восемь тысяч крестьян. А в 1915 году население области составило уже свыше трехсот двадцати тысяч человек.
А еще через несколько лет здесь, в Приамурье, случилось то, что многих буржуазных политиканов заставило развести руками: чудо да и только! Это «чудо» стоит того, чтобы о нем рассказать подробнее.
Советская власть на Амуре была провозглашена в январе 1918 года. Не прошло и полутора месяцев, как контрреволюция, подняв мятеж, захватила Благовещенск. Небольшая группа красноармейцев отошла в деревню Астрахановку и там уже через несколько дней превратилась в многотысячную армию. Вчерашние рабочие и крестьяне ринулись на штурм Благовещенска с энтузиазмом подлинных воинов. Город был снова освобожден.
Эта возникшая вдруг, «из ничего» самодеятельная армия была как репетиция перед тем, что предстояло. Она добавила веры немногочисленным тогда дальневосточным большевикам, она могла послужить предупреждением белогвардейцам и оккупантам. Но контрреволюция во все времена отличалась слепотой. Она не видит, не желает видеть объективного хода истории.
В 1918 году Дальний Восток кольцом охватывали банды Семенова, Орлова, Глебова, Калмыкова. В апреле началась иностранная интервенция. Так называемая «союзническая экспедиция» насчитывала десять тысяч японцев, шесть тысяч китайцев, три тысячи американцев, две тысячи англичан и французов. В мае бело-чехи захватили узловые станции на Транссибирской железнодорожной магистрали. В сентябре японцы ворвались в последний оплот советской власти — город Зею. Черная ночь реакции опустилась на весь Дальний Восток.
Казалось бы, всё — революция подавлена и не осталось никаких надежд на организованную борьбу с разгулом белого террора.
Но случилось непредвиденное для белогвардейцев и оккупантов: загнанные в тайгу разрозненные группы красногвардейцев начали расти. К 1919 году уже активно действовали десятки крупных партизанских отрядов. Отряды сплачивались в партизанские армии.
Целый год длилась тяжелая народная война. Она завершилась освобождением Благовещенска и Хабаровска и образованием в Приамурье так называемого «Красного острова». Интервенты вынуждены были уйти. Только японцы выжидали, прикрывшись лицемерным заявлением о нейтралитете. В апреле 1920 года они отбросили эту маску, вновь захватили Хабаровск и многие другие города Приамурья и Приморья. Остался «Красный остров» с центром в Благовещенске один посреди океана зверствующих интервентов и белогвардейцев.
Это был настоящий революционный подвиг амурчан. В неприспособленных, кое-как переоборудованных мастерских рабочие делали патроны, винтовки, ручные гранаты, женщины шили обмундирование, не требуя за эту работу никакой платы.
Так в боях и труде прошло лето, — героическое лето 1920 года, достойное высочайшего эпоса и еще должным образом не воспетое нашими писателями и поэтами. К осени «Красный остров» был уже готов бросить вызов огромной, хорошо оснащенной армии атамана Семенова, хозяйничавшего в Забайкалье. В октябре революционная армия начала наступление и в два дня, как тогда говорили, выбила «читинскую пробку», отделявшую «Красный остров» от уже освобожденных районов Советской России. Началась активная борьба за Дальний Восток, — борьба, завершившаяся знаменитыми Волочаевскими днями и освобождением «самого дальнего» города — Владивостока…
Я рассматривал в музее экспонаты той героической эпохи и думал о странной забывчивости реакционеров всех мастей. И поныне они тешат себя надеждами, что стоит только с помощью иностранной интервенции и белого террора уничтожить ядро народного восстания и оккупировать территорию, как с революцией будет покончено. История революционного движения в Приамурье служит наглядным примером тщетности этих надежд.
Вот к каким большим обобщениям можно прийти, если не торопиться в музейных залах…
Известно, что жизнь современных городов в первую очередь определяют промышленные предприятия. Но экономическая, индустриальная сторона географии — это как водоворот: попав в нее, утонешь в бесконечности проблем. Каждая из проблем заслуживает книги. Но сколько для этого нужно времени?!
В Благовещенске я побывал лишь на одном предприятии — на судоверфи. Местные справочники чаще упоминают о таких отраслях промышленности Благовещенска, как машиностроительная, электротехническая, деревообрабатывающая, судоремонтная. Но горожане гордятся и судостроением. И, как я убедился, не без основания.
На судоверфи мне показали макеты морского сейнера и морского буксира, выпускаемые предприятием. А потом я ходил по огромным грохочущим цехам. В корму один другому высились корпуса будущих судов, поблескивающие синей окалиной, исчерченные мелками, разрисованные понятными только судостроителям знаками и цифрами. За воротами цеха под ярким солнцем корпуса стояли уже подкрашенными, с надстройками, с тонкой кокетливой ватерлинией по бортам.
Суда, стоявшие у воды, были, на мой взгляд, совсем готовы, и я спросил у сопровождавшего меня инженера, когда будет их спуск. Он улыбнулся. Судостроитель, он хорошо знал, как интересен спуск судна на воду. Но улыбнулся не обнадеживающе, а скорее виновато.
— Ведь мы их тихонько спускаем, лебедками, — сказал он. — Так что ничего эффектного нет.
Оказалось, что и многое другое делается здесь по-современному и, с точки зрения человека с фотоаппаратом, не эффектно. Швартовые испытания, к примеру, проводятся прямо на стапеле, что считается передовым методом. Да и ходовые испытания, о чем совсем уж странно слышать, тоже проводятся до спуска судна на воду. Что поделать, современное производство не рассчитывает на зрителя, которому лишь бы покрасивее, оно считается только с одним требованием: как побыстрее да покачественнее.
Должно быть, мне в утешение инженер принялся горячо рассказывать о своей верфи, которая начинала с 1886 года как чугунолитейный завод. Потом на заводе начали ремонтировать пароходы. И только с 1931 года предприятие переключилось на судостроение. Сейчас десятки судов ежегодно уходят отсюда вниз по Амуру, навстречу штилям и штормам самого большого океана.
Верфь непрерывно растет, строятся новые эллинги, поточные линии. Поточно-позиционный метод строительства судов стал здесь основным. От первого листа до спуска судна на воду проходит меньше двух месяцев. А поскольку на линии одновременно стоит много корпусов, то и получается, что неизбежного при спуске судов традиционного шампанского в Амур стекает немало. Правда, такого рода промышленные отходы пока что не вызывают возражений у ревнителей чистоты амурских вод.
После верфи мне захотелось поближе к тем судам, которые уже ходят. Отправился на пристань, увидел готовую к отплытию «Ракету». И затосковала душа путешественника.
— Далеко собрались? — спросил я у капитана.
— Тут, близко.
— Возьмите меня с собой…
Над дебаркадером плыл полонез Огинского, переполнял душу нежностью. Я стоял в раскрытых дверях рубки и наблюдал за пограничником, проверявшим документы у пассажиров, проходивших на посадку. Пограничник на границе — дело обычное, и на него почти никто не смотрел. А он поднимал глаза на всех по очереди. Когда проходила симпатичная девушка, пограничник задержи-нал взгляд и улыбался, и тотчас, устыдившись этого своего небольшого злоупотребления служебным положением, начинал более внимательно изучать фотографии на документах.
Наконец «Ракета» отвалила, стремительное течение подхватило ее, полонез Огинского быстро затих вдали, заглох в шуме встречного ветра. Промелькнули слева краны порта, вход в затон, широченный разлив Зеи, впадавшей в этом месте в Амур. Справа поползли низкие острова, за ними показались домики китайского селения Чанфатунь.