Он ушел 2 марта 1993 года… Ушел, омывшись в купели Аматерасу. Одарив старых слуг. Ушел, освященный традицией предков, — вспоров движением меча живую плоть…
Но это — потом, потом…
* * *
Часть 2
… Повторяя и повторяя бесконечно имена погибших товарищей моих, звучавшие горным эхом, словно припев к Песне Ночи, досточтимый Окане–сан трубным голосом, истекающим будто из Недр Земных, сопровождал соло Накамару… И было, как флейта с гобоем, под шелест ветра в макушках чёрных сосен… А всё вместе — Божественно прекрасная Церемония Скорби, уносящая ещё живых в Мир Покоя и Тишины.;
… Непозволительно забежал вперёд!
Но на самом деле идёт всё ещё только первая неделя визита. И по блокноту оруженосца моего Ясуо Найто всего–то воскресенье, 6 октября. Проходят встречи в моей резиденции «Сакура». Потом в Муниципалитете Токио с будущим премьером Хата Тсутоми и его товарищем Хосокава Морихито. Встреча с министрами в Акасака Империал Гарден. Потом пресс–конференция со СМИ по итогам субботней встречи…
Не слишком ли много шумихи? В конце концов, я частное лицо. И мне бы встретиться с моими друзьями. Обещано. «Но позднее!» — сказал Найто–сан. Зато вечер был чуден: мы провели его в семье Макико Окуда и Юри Якимине. Маленький, в два этажа, домик на тихой улочке старого Токио. Район традиционных "'отдохновений», маленьких харчевен, уютных ресторанчиков, небольших — «не знатных» — синдуистских кумирен и миниатюрных кладбищ в тенистых парках, плотно заставленных совершенно разными, но удивительно соразмерными — хоть и всевозможных стилей — саркофагами–надгробиями…
Мне рассказывают, походя, о тех, чей пепел покоится в крохотных урнах, увитых плющом и ветвистыми лианами. Всё вместе — имею в виду интерьер кладбищ — сказочно. Но ощущения «Града могил» нет. А есть реалия скверика, созданного Природой и… облагороженного влюблённым в Неё Человеком… И через скверик — улочка, — пешеходная дорожка… к станции метро…
Совершенно иные чувства рождаются прогулками по «улицам» меж домов. Сперва кажется, что — тоже — движешься по удивительному, смастерённому гномиками игрушечному городку. И ты, естественно, восхищаешься изобретательностью японских троллей, сотворивших это чудо. Да и как не любоваться маленькими аккуратными домиками, собранными из не очень понятных, но, безусловно, деревянных конструкций. Аккуратными окнами их с жалюзи, обязательно обрамлёнными удивительных расцветок вьющимися растениями, неизвестными мне совершенно. Покрытые чешуйчатыми «фартучками» цоколи, защищенные этим нехитрым приспособлением от проносящихся по узким улочкам потоков ливневой воды при нескончаемых тайфунах и грозах. Украшенные водостоками, снабженными распылителями, чтобы прохожий в водяное ненастье не попал бы под водопад… И ветвистые деревья, многих из которых не знаю и назвать не могу, создают — вкупе с чешуёю домиков — совершенно волшебную атмосферу защищённости живущего в этом городе Человека! Защищённости от зноя, от холода, от дождей, от ураганов, наконец, от постоянных трясений Земли! Что самое страшное землетрясение может сделать с домиком из брусков, обрамлённым деревянными щитами и начинённым промасленной бумагой или самодельной васей перегородками–ширмами? Да ничего, ровным счётом. Вот, что значит оберегаемая тысячелетия традиция… хотя бы, возведения жилища!
Только мне страшно.
Четверть века назад попала мне в руки книга Девида Эрвинга «Разрушение Дрездена» /Американское Издательство Холт, Райнгардт и Уинстон. Нью—Йорк, 1964 г./. И теперь, двигаясь по улочке обречённого города, вижу не череду домиков, но бесконечный, как сам Токио, Погребальный Костёр, заполненный миллионами ещё живых, ещё не знающих, что их ждёт людей. «Я глубоко сожалею, — пишет в предисловии к книге Маршал Сондби, генерал–американец, — что бомбардировочная авиация США и Великобритании при налёте убила 135 тысяч жителей Дрездена…» Что же, европейцев следует и пожалеть. Не то с азиатами. «В ночь на 9 марта 1945 года при налёте на Токио тяжелых американских бомбардировщиков, сбросивших зажигательные и фугасные бомбы, погибло сто восемьдесят три тысячи семьсот девяносто три человека… Атомная бомба, сброшенная на Хиросиму, убила семьдесят одну тысячу триста семьдесят девять человек…» Так–то вот…
Без извинительных экивоков и фальшивых сожалений.
Ненароком вспомнились лица давно ушедших в иной мир моих коллег — ветеранов Второй мировой войны. До самого их конца эти когда–то большие военачальники, — до моей лаборатории «начинжи» корпусов, армий и даже фронтов, а потом начальники инженерных управлений округов и самого Министерства обороны, — они искренне верили, что были участниками «великой отечественной войны» /«шутниками» из ПУРККА облаянной… аббревиатурой «ВОВ» — ВОВ! ВОВ!/. И победили Гитлера кутузовской стратегией Верховного и суворовской тактикой маршалов, завалив немца трупами миллионов русских мужиков. При этом глубоко были убеждены, что победили Гитлера ОНИ, но ни в коем случае, не «союзнички». И так отошли в мир иной, не узнав, кто именно, и как одержал за них победу в 1945–м.