— Сожалею, что из-за этого вам пришлось ехать в такую даль, месье Лемаршан: Можно было поручить это дело юристам, я уже привыкла общаться с ними. В Англии у меня есть поверенный, который может взять все хлопоты на себя.
Секунду Лемаршан пристально смотрел на нее. Стоило Дженне повысить тон, как осмотр в упор возобновился, но девушке удалось сохранить на лице невозмутимое, холодное выражение, хотя душа у нее заныла от давнего горя, от ощущения своей брошенности и малоценности. Этот комплекс вызвал в ней отец много лет назад, а Дженна до сих пор не могла победить его. Такого наследства ей вполне хватало.
— Я приехал потому, что счел это своим долгом, — спокойно сообщил ей Лемаршан, хотя ледяное выражение лица Дженны его смущало, он не знал, как выразить свою участливость наиболее убедительно. — Понимаю, вы слишком молоды, и…
— Двадцать четыре года — это уже не юность, месье!
— Это уже преклонный возраст, — съязвил он, вновь заставив Дженну залиться румянцем. — Оставим в покое ваши годы. Мой долг — повидаться с вами и все объяснить.
— По-моему, здесь нечего объяснять, — резко возразила Дженна. — Мне оставлен дом во Франции — с этим все ясно, и кроме того, я собираюсь…
Вознамерившись было сгоряча выпалить, что она не примет никакого наследства, Дженна вдруг осеклась. Слова застыли у нее на губах, когда Лемаршан поднялся и начал нервно вышагивать по комнате, сунув руки в карманы.
— Не совсем так, мадемуазель, — отчетливо произнес он, поворачиваясь к Дженне. — Французские законы о наследовании совсем не похожи на те, к которым привыкли вы. У вас есть наследство, и это наследство — недвижимость. Однако вам принадлежит не дом во Франции, а только часть дома. Оставшиеся две части поделены между двумя людьми.
— Значит, отец не оставил завещания? — Даже перед смертью он не подумал о ней! На лице Дженны отразилось разочарование. Лемаршан не упустил это из виду: в его глазах мелькнуло странное выражение, и Дженна сочла, что им движет жадность.
— Да, не оставил, но это ничего не меняет. Он не имел права завещать весь дом вам. Дом должен отойти моей матери, поскольку это ее дом. — Голос Алена Лемаршана снова стал холодным, в глазах появился ледяной блеск. — Собственность во Франции подлежит разделу, мадемуазель, — таков закон. Следовательно, после смерти вашего отца дом принадлежит моей матери, мне и вам.
— Понятно. — Дженна покусала губу и подняла голову. — Значит, дом продадут, а деньги разделят между нами…
— Кроме того, там есть земельный участок, — продолжал Лемаршан, раздраженно перебив Дженну. — Но ни его, ни дом незачем продавать. Я уже отписал свою долю матери. Надеюсь, вы сделаете то же самое.
ГЛАВА ВТОРАЯ
Это заявление на минуту лишило Дженну дара речи, и когда она опомнилась, ее лицо в рамке светлых волос пылало от гнева.
— Может, вы объясните, почему ожидаете от меня такого поступка?
— Этот жест выглядел бы достойно. — Лемаршан спокойно встретил ее взгляд. — Ваши глаза иногда добреют, к тому же вы еще молоды и, полагаю, способны испытывать сочувствие. Моя мать была счастлива там пятнадцать лет. Это ее дом.
На секунду Дженна воззрилась на собеседника. В ней неуклонно нарастал гнев. Большую часть этих пятнадцати лет она постоянно переезжала, меняя школьных подруг, учителей и дома так часто, что чувствовала себя беженкой. В ее синих глазах впервые в жизни появилась жесткость. Дженна вскинула голову. Теперь-то мать этого человека познала чувство горечи и неприкаянности — и поделом ей, раз она похитила у нее отца.
— У меня нет ни малейшего намерения отказываться от своего наследства, — холодно известила Дженна собеседника.
От него не ускользнуло выражение ее глаз, и его лицо словно заледенело.
— Я и не просил вас отказываться от своей доли наследства, мадемуазель. Я готов купить ее.
— Нет, давайте говорить начистоту, месье Лемаршан, — резко прервала его Дженна, несколько струхнув при виде его возобновившейся враждебности. — Значит, ваша мать выкупила вашу долю и попросила подкупить меня?
— Моя мать не делала ничего подобного! — заявил Лемаршан. — Я сам отказался от своей доли, безо всякой платы.
— Неужели и от меня вы ждете такого же великодушия? В конце концов, это не моя мать, а ваша.
— Так хотел ваш отец.
— Да что вы говорите? Откуда мне было знать это? Я лишилась отца шестнадцать лет назад. Я даже не могу представить себе его лицо. Он бросил нас ради шикарной француженки и с тех пор ни разу не прислал мне даже открытки!