На вопрос «Кто у вас в юности был любимым поэтом?» Федор Григорьевич ответил: «Виновник всех моих “бед“ — Есенин. Но вначале были Пушкин, Некрасов, Кольцов. Помню, мне один парень, Штылев Сергей, дал томик Есенина всего на сутки — так он у меня по сей день в голове, с первой до последней строчки».
И Федор Григорьевич начал читать стихотворение Есенина «Песнь о хлебе». Позднее у него самого появилось стихотворение «Притча о хлебе»…
По наивности своей я спросил его: «И часто Вы бродите по лугам и оврагам?» Сухов ответил: «Надо не только много читать, но чаше бывать и наедине с природой. Природа тоже по-своему просвещает, — и, как бы наставляя, продолжал: — В поэзии должна быть музыка, грамотно поставленные слова и образное видение. Ведь недаром в прошлом поэзию называли наперсницей Богов, усладительницей жизни человеческой».
Я впоследствии видел снятый фильм о поэте Ф. Сухове, старался не пропустить очередной его сборник (а их у него свыше двадцати). И неотрывно читал его стихи. Скажу честно: не сразу они дались мне, но сейчас все чаще и чаще тянет к ним.
Ближе к вечеру в избу вошла супруга Федора Григорьевича — Мария Сухорукова — поэтесса. И снова кипит чайник. И снова читаются стихи. Разговор затянулся допоздна. Через одиночные рамы слышно, как неистово щелкают соловьи, а в небе среди редких облаков тихо плывет молодой месяц, бросая свой серебристый свет к нам в окно, на наши блюдечки и чашки. И на цветущие яблони в саду, которые, по словам Федора Григорьевича, посадил он сам.
Теперь нет с нами Федора Сухова. Но мне всегда почему-то кажется, что он ушел совсем ненадолго полюбоваться Волгой, побродить по широким приволжским лугам и оврагам-горам. Поговорить, посоветоваться с природой, набраться у нее земных и небесных сил и снова вернуться домой, в свою убогую завалюху, чтобы работать.
30 мая, 1996 г.
Вот такую вводку написал Ф.Г. Сухов к моим стихам, которые я привозил к нему в село Красный Оселок и опубликовал их 19-го августа 1988 г. в газете «Горьковский рабочий».
Лепестки
Затяжная в этом году, холодноватая весна в конце мая, на своем исходе, расщедрилась на тепло, сразу облиствели осины, березы, даже дуб и тот показал свои листочки. Зацвела черемуха, думалось: вот-вот зацветут яблони, но они не спешили, они знают: когда цветет черемуха, возвращаются заморозки, индевеют своими утренниками. К счастью, заморозки не возвратились, тогда-то и распустились, разлепестились яблони. Молодые, они утопли в нестихаемом пчелином гуде, они облились небывало бодрой, заревой розовизной — сказалось благодатное тепло…
Оно сказалось во всей жизни, сказалось в неожиданно попавших на мои глаза стихотворных строках Евгения Молостова. Я читаю их, а в моем огороде радостно лепестятся посаженные мной яблони. По всей вероятности, они услышали вслух произнесенные мной добрые строки, что, как лепестки тех же яблонь, умиляют душу, укрепляют веру в торжество человеческого разума, его мирного созидания.
Федор Сухов
Село Красный Оселок, май, 1988 год»
Поездка в село Константиново на родину С. Есенина
Меня иногда спрашивают, какое место в моей жизни, жизни рабочего человека, занимает поэзия. Я думаю, ищу ответ, и на намять приходят первые послевоенные годы, мое детство. К нам в деревню мужчин с войны вернулось мало, а работы невпроворот. Техника кое-какая. И не своя. Сеялку и молотилку брали на время из соседнего совхоза, да еще за них отрабатывали на совхозных полях: пропалывали огурцы, морковь. Из МТС приходил старый, истрепанный тракторишко. О стогометателе и комбайне только мечтали. Вся работа вручную. Каким испытанием легло на плечи женщин то время — и сказать трудно. Не потому ли и называли их в ту пору «двужильными». В каждой избе — пятеро, трое… И надо каждый день бежать в поле — с утра до позднего вечера женщины наши не разгибали спины. Казалось, какие тут радости? До них ли? Но нет. Как ни трудно приходилось, они не расставались с песнями, шутками. Друг друга подзадоривали. И работа спорилась. Наверное, каждая понимала: слезами нужду с плеч не скинуть.