Аким Андреевич подошел к окну и посмотрел в сторону причала. По слегка освещенным сходням, сгибаясь под тяжестью, грузчики несли тюки сена. В полумраке люди были похожи на больших улиток, медленно ползущих одна за другой. Уродливые тени качались на волнах, обстреливаемых каплями дождя. Низкие тучи почти касались моря, темного, неуютного. Над трюмом баржи мигал тусклый фонарь. Далеко от порта, в открытом море, сигналил короткими гудками тральщик, предупреждая катера об опасности…
Аким Андреевич долго стоял у окна, смотрел на тоскливое море, прислушивался к сигналам тральщика и думал: «Это хорошо, что они выловили мины. Так и должно быть: не такие немцы простаки, чтобы не протралить залив перед выходом транспорта в море. И когда, выйдя из порта, ровно в пять сорок баржа со скотом взорвется от запрятанной в тюке сена мины, комендант фон Штейер наверняка отдаст под суд командира тральщика, не сумевшего обеспечить безопасность…»
Глава девятая
Сколько прошло времени с тех пор, как они ушли из Варшавы? Иногда Андрею казалось, что это было только вчера, иногда — что они идут по этому старому лесу уже месяц. Часто ночью, лежа на сухих листьях, он слышал далекий гул моторов. Знакомый ровный гул, непохожий на волчье завывание немецких самолетов. Машины летели на запад, в глубокие тылы врага. «Может быть, — с тоской думал Андрей, — сейчас надо мной пролетает Никита. Летит, смотрит вниз и говорит своему штурману: «Вот в этих польских лесах погиб мой друг Андрей Степной. Славный был парень, трын-трава!». Эх, Никита, Никита! Удастся ли нам встретиться когда-нибудь? Глухие польские леса. Кажется: иди по ним сотни километров — и не встретишь ни одной живой души, не услышишь человеческого голоса. Но это только кажется! Бродят по этим лесам озверелые банды предателей польского народа, рыщут карательные отряды фашистов. Из-за каждого дерева может нежданно-негаданно щелкнуть винтовочный выстрел, и услышишь ты последнюю песню — песню пули. Трудно встретиться нам с тобой, Никита, а повидаться надо. Жизнь ведь вся впереди, начинается только. Как же не увидеться старым друзьям? Игнат, наверно, тоже думает об этом, тоже ждет…»
Казимир шел впереди, держа в руках увесистую дубинку. Он поминутно оглядывался и покрикивал на Казика:
Не отставай, осталось немного.
Казик не спрашивал, сколько осталось. С ним были его новый отец, русский летчик Андрей и дядя Януш. Хорошо в Дремучем лесу! Ветер мчится над верхушками высоких деревьев, несет куда-то белые облака, постанывают сосны, поют в густой листве незнакомые птицы. Казик смотрит, слушает. Вот впереди что-то ухнуло, словно топор дровосека ударил по дереву. Казимир остановился, поднял руку, призывая к осторожности. Казик смеется: впереди все в порядке, это упала сухая ветка.
Откуда ты знаешь? — опрашивает Януш.
Казик удивляется: неужели они сами не слышат? А вот недалеко в стороне послышался звук, непохожий на другие лесные звуки. Будто скрипнул ворот колодца и ведро ударилось о воду. Казик останавливается и уверенно говорит:
Там люди.
Ни отец, ни русский летчик, ни дядя Януш почему-то ничего не слышат. Дядя Януш опять спрашивает:
Откуда ты знаешь?
Они сворачивают с глухой тропки и крадучись идут туда, куда показывает мальчуган. Становится все светлее, и вдруг перед ними открывается вид на небольшую полянку, огороженную забором из высоких кольев. Януш снимает с плеча автомат, Казимир крепче сжимает в руках дубинку, Андрей вытаскивает из чехла немецкий кинжал. Чуть поотстав, за Андреем крадется Казик. Януш шепотом зовет:
Казик!..
Мальчик понимает: ему легче незаметно подобраться в высокой траве к частоколу, посмотреть, что там делается. Трое ложатся на землю, а Казик, как настоящий разведчик, ползет вперед. Он умеет ползти совсем бесшумно, ему не раз приходилось так ускользать от полицейских на кладбище…