Никита взял фуражку с дивана и натянул ее на го лову.
Что ж, товарищ начальник, не вышло, значит, у меня ничего с авиацией. Не судьба…
В судьбу веришь, Никита? — улыбнулся тот.
Поверишь, когда она такая… корявая. Настоящему человеку можно мечтать о том, что он будет летчиком. А таким… Эх, трын-трава! До свиданья, товарищ начальник!
И, взмахнув рукой, Никита направился к выходу.
Встал с дивана и начальник политотдела. Когда Никита взялся уже за ручку двери, он положил руку ему на плечо и спросил:
Куда же ты теперь, Никита?
Почем я знаю, — ответил Никита. — Примут снова на стройку — хорошо, не примут — значит…
Опять бродяжить?
Нет, с этим кончено.
А летать?
Куда уж мне, — горько усмехнулся Никита. — Разве я не понимаю…
А если прошлое зачеркнуть? — весело опросил начальник политотдела. — Если забыть Мусорного, Генку Морозова, международные купе? Сможешь забыть?
Я могу! — с вспыхнувшей вдруг надеждой воскликнул Никита. — Я могу! А другие?
И другие забудут.
Не все такие, как вы, товарищ начальник политотдела. Есть и другие люди.
Бузько?
Никита удивленно посмотрел на начальника политотдела:
Он уже был у вас?
Да, он рассказывал кое-что. А вот ты не хотел рассказать…
Боялся, — признался Никита.
Начальник политотдела подошел к столу, вытащил из папки несколько листов исписанной бумаги и начал разрывать их на мелкие кусочки.
Это твое прошлое, Никита, — проговорил он. — Теперь у тебя только будущее. Учись. И смело смотри в глаза своим товарищам…
Это хорошо он сказал: «И смело смотри в глаза своим товарищам», — одобрил Андрей.
Бузько будет травить меня. — Никита взглянул на Андрея: — Думаешь, нет?
Может быть, начнет. Только ребята отобьют у него охоту.
Мне кажется, Андрей, что его мышиные глазки все время следят за мной. И будто подсмеиваются… Скажи, почему всегда бывает вот так, когда человек хороший, у него и глаза хорошие, и лицо… Правда ведь?
Потому, наверно, что у хорошего человека что на душе, то и в глазах. Все открыто, и нечего прятать.
Парк блестел начищенными крабами, золотыми пуговицами, голубел петлицами летчиков и курсантов. Центральные аллеи были заполнены прогуливающимися, и Андрей с Никитой направились вглубь парка. Звуки эстрадного оркестра доносились сюда приглушенные расстоянием и казались мягче и мелодичнее. Слабый ветерок покачивал матовые фонари, и круги света плясали на асфальтированных дорожках. Пахло цветущей липой и какими-то цветами.
Отдохнем, — предложил Андрей.
Они обошли пустую скамью и легли на густую шелковистую траву.
Люблю вот так полежать и помолчать, — проговорил Никита. — И чтоб никто не мешал, и чтоб — музыка.
Здесь это тебе, пожалуй, не удастся, человече, — тихо ответил Андрей и дернул его за руку: — Смотри!
К скамейке подходил Вася Нечмирев, рядом с ним шла девушка в красивом, но просто сшитом платье. В зубах у Васи торчала прямая капитанская трубка. Он платочком смахнул пыль со скамьи и галантно поклонился:
Садитесь, Галя. Такой чудный вечер…
Они сели, и Вася пустил вверх густое облако дыма.
— Приятно вот так наслаждаться покоем, должен вам доложить, — проговорил он усталым голосом, — когда не гудят по-зверски моторы и не бросает тебя, как щепку, в воздушные ямы… Вы здешняя, Галя? Простите за нескромный вопрос.
И да, и нет, — ответила девушка. — Вообще живу здесь, но часто и выезжаю. А вы, наверно, уже давно летаете?
И счет потерял, сколько налетал уже тысяч километров.
Андрей больно сжал локоть Никиты и закрыл ладонью рот. Никита тоже еле сдержался, чтобы не прыснуть.
Тяжело это, наверно, летать и летать? — участливо спросила девушка. — И, наверно, ой как страшно?
Страшно? — Вася пожал плечами. — Человек привыкает к воздуху, должен вам доложить, как рыба к воде. Страшного мало, только вот нервы иногда пошаливают, когда попадаются туповатые курсанты…
Вы инструктор?
Вася был вопреки строгим приказаниям без петлиц и врал напропалую:
Да, учу ребятишек летать. Трудная это работа.
Девушка сочувственно покачала головой и сказала:
Вы и сами такой молодой, да еще учить других…
Сегодня приказываю одному курсанту: «Сделай пять мертвых петель и иммельман!» Делает. Одна петля, две, три, четыре… Смотрю на него в зеркальце — миллион чертей! Посинел весь, будто его медным купоросом облили. И дрожит, как ртуть в столовой ложке. Ну, думаю, летчик! Отобрал у него управление и пошел на посадку. Еле вылез парень из кабины. Пришлось подать рапорт командиру об отчислении.