К тому же были все эти разговоры про женщин. Ховита слышала, что в странах Европы многие женщины учились наравне с мужчинами и получали профессии, которые на Кабо-Верде до сих пор с трудом можно было представить. В Италии и Португалии было много женщин-врачей, насколько она знала, и то, что Сан хотела стать такой, казалось ей странным, удивительным, но не плохим. Она не могла до конца понять, какой будет жизнь женщины-врача. Ховита спрашивала себя, встретит ли Сан мужчин, которые захотят быть рядом с такой умной женщиной, и как она будет справляться с детьми, когда они у нее появятся. Но старуха признавала, что если она не может себе этого представить, это не означает, что это невозможно. По правде говоря, возможность того, что Сан станет важной женщиной, человеком, который будет спасать жизни, и к кому все будут обращаться на «вы», наполняла ее восхищением. Часто по ночам, когда девочка терпеливо училась читать и писать, склонившись над тетрадью в свете свечи, Ховита чувствовала зависть и иногда задавалась вопросом, была бы у нее самой другая судьба, если бы она могла ходить в школу. Ей казалось, что эти черточки, нарисованные на бумаге, были частью магического обряда, церемонии, которая, безусловно, меняла ход событий в мире, создавая различные энергии и открывая двери в места, которые, если не знать всех этих премудростей, остаются недоступными навсегда.
И теперь Ховите нужно было сказать Сан, что ее путь в этот, без сомнения, лучший мир закрыт навсегда. Все разрушило несчастье, в единый миг выстроившее стену между девочкой и ее будущим. Два месяца назад Ховита получила от Карлины письмо. Обычно, когда приходили письма — пять или шесть раз в год, — Ховита дожидалась, пока девочка придет из школы и прочитает ей известия вслух. Но в том случае странное предчувствие заставило ее поступить иначе. Она стала искать кого-нибудь из соседей, кто умеет читать. И тогда она узнала о несчастье: Карлина потеряла работу. На протяжении шести лет она работала прислугой в одном доме, присматривая за тремя детьми и выполняя всю домашнюю работу. Но ситуация поменялась: она случайно забеременела, и на четвертом месяце, когда уже невозможно было скрывать ее положение, хозяйка выгнала ее на улицу. Конечно же, она не сказала Карлине, что это из-за беременности. Хозяйка объяснила ей, что ее дети уже выросли, и в ней уже нет необходимости, но Карлина знала, что это неправда. Самое ужасное было то, что теперь, с ее животом и раздутыми венами, она не сможет найти работу. Это означало, что она не может больше присылать денег. Того, что зарабатывал ее муж на фабрике, едва хватало на то, чтобы платить за жилье и питаться. Они вынуждены были сократить расходы, что было очень сложно как раз тогда, когда они ждали ребенка. Карлина просила Ховиту несколько месяцев содержать Сан, пока она не родит и не найдет новую работу.
После того, как Ховите прочитали письмо, она уселась на пороге своего дома и глубоко задумалась. Старуха была уверена, что Карлина рассказывает ей правду: она слышала подобные истории. Наверное, в Европе женщины становились слабыми, когда беременели, и уже не годились для работы. В любом случае, Ховита была уверена, что денег из Турина ей больше никогда не пришлют. Даже если Карлине удастся найти работу с ребенком на руках, все деньги, что она будет зарабатывать, уйдут на него. Кроме того, через несколько месяцев она привыкнет к мысли, что Ховита заботится о Сан, не получая ничего взамен, и решит, что так может продолжаться и впредь. Но даже если в конце концов она сдержит свое слово, в течение долгого времени у старухи и девочки не будет больше средств к существованию, кроме тех денег, которые они получают от сыновей Ховиты. А с каждым разом денег становилось все меньше. Лицей стоил дорого. Надо было платить аренду, за зачисление, за кучу тетрадей и учебников. Если она будет тратить такие суммы на образование девчонки, ей почти ничего не останется на старость. Ей нужно было принять решение. И это было важное решение, ведь на разных чашах весов находились ее совесть и благосостояние, ее будущее и будущее Сан. Прежде чем сказать ей что-либо, Ховите нужно было посоветоваться с Сократесом.
Вот уже несколько лет Сократес удостаивал ее своими визитами. В одно из воскресений он внезапно появился рядом с ней, лежа на кровати. Ховита еще в полусне ощутила тепло его тела, почувствовала его дыхание у себя на затылке. Повернувшись, она увидела его, улыбающегося; его пухлые губы были приоткрыты, а глубокий взгляд наполнен радостью. Эта встреча стала одним из самых знаменательных моментов в жизни Ховиты. Кроме того, в отличие от ее матери, Сократес мог говорить. И говорил много в течение того короткого времени, что был с ней в слабом золотистом свете раннего утра до тех пор, пока не исчезал в тот момент, когда солнечные зайчики начинали стучаться в окно и все вокруг вновь обретало тень, а птицы принимались воодушевленно щебетать с первыми несмелыми лучами зари. Тогда он вмиг исчезал, оставляя тень своего запаха на простынях.