Веранда, на которой мы устроились, была очень живописная, солнце глядело сквозь цветные стеклышки, вокруг — зелень, цветы. В одном углу — мольберт с натянутым холстом, за которым сидел Кузьма Сергеевич, а в другом — большой круглый стол, накрытый скатертью, и на нем огромный букет цветов, такой яркий и свежий, что невольно хотелось его нарисовать. Кстати, впоследствии он появился на холсте К. С. Пять или шесть раз, уже точно не помню, я приходила на веранду позировать. Сидеть без движения мне было очень трудно, и Кузьма Сергеевич это прекрасно понимал, разрешал немного шевелиться.
Так родился «Девочка с куклой, или Портрет Татули».
Спустя много лет, уже после войны, в Русском музее состоялась, одна из первых после большого перерыва, выставка картин К. С. Петрова-Водкина, в числе которых был и мой портрет. Мы пошли с отцом на выставку, и каково же было наше удивление, когда мы увидели подпись под ним: «Дочь рыбака».
Папа пошел к директору Русского музея и очень вежливо, чтобы никого не обидеть, указал на неточную подпись под портретом. Папа сказал: «Картина, под которой стоит подпись „Дочь рыбака“, — это портрет моей дочери, писался он в 1937 году в поселке Сиверская, называется „Девочка с куклой, или Портрет Татули“. Я же рыбаком никогда не был».
Апельсин, груша и вишневый кисель
Я родилась в семье среднего достатка. Бабушка — папина мама — когда-то была состоятельна, владела домом, в который меня и принесла мама, но к тому времени, когда я подросла и начала что-то понимать, бабушка жила в девятиметровой комнате, где и умерла в блокаду. Так что слово «домовладелка», как ее называли жильцы дома в те годы, к ней никак не подходило.
Папа много работал, и день его получки у нас с братом всегда был праздником: папа приходил домой с полным портфелем, где были очень вкусные сардельки и халва. И начинался, как говорится, «пир горой». Жили мы туго, мама не работала, и из ломбарда не вылезали. Это слово стало неотъемлемой частью моего детства, равно как и «торгсин» — это был какой-то фантастический магазин, который имел свои запахи: духов, шоколада, овощей и фруктов.
Поход в торгсин был для меня чем-то особенным. Запахи, вкусовые ощущения — это ведь тоже память. Порой какой-либо аромат сразу переносит нас в прошлое, туда, где был когда-то такой же, будь то духи, конфеты или апельсины, которые пахли в то время совсем особенно.
Посещение торгсина означало для меня, что обратно я понесу золотой ароматный апельсин, завернутый в тонкую специальную бумажку. Это было прекрасно, настолько прекрасно, что я помню это до сих пор. Поэтому, когда вижу женщин, несущих сетки, набитые апельсинами, удивляюсь: куда столько? Ведь когда их так много, это перестает быть событием и, тем самым, проходит бесследно для ребенка, потому что стоит целая сетка — ешь сколько хочешь!
И еще я до сих пор помню грушу, такую большую, желтую и очень сочную. Груша возникла при следующих обстоятельствах. По совету Кузьмы Сергеевича и по решению родителей меня отвели в хореографическое училище на вступительные экзамены. Помню, нас всех выстроили в большом зале перед комиссией, в которую входили Ваганова, Романова, Пушкин, Шавров, Пономарев, Костровицкая, Люком… дальше не помню, но комиссия была очень большая. Мы должны были похлопать в ладоши под музыку, затем под музыку ходить, бегать, делать небольшие движения руками. Все это происходило несколько дней, потом — медкомиссия, и наконец сказали, что списки принятых в училище будут вывешены на доске такого-то числа.
В назначенный день мы с мамой пошли на улицу Росси, я осталась у подъезда, а мама пошла к спискам. Я довольно спокойно ждала результата, не то чтобы мне не хотелось учиться в этом прославленном училище, а просто, наверное, я не понимала, что в этот момент решается моя судьба. Через некоторое время вышла сияющая мама и сообщила, что я принята в хореографическое училище, и, чтоб как-то отметить это событие, мама повела меня в Елисеевский магазин и купила мне самую большую грушу.
И наконец, не могу забыть еще одного ощущения — от вкусного вишневого киселя. Проучившись два года в училище, однажды я пришла на Кировский, 14 (самого Кузьмы Сергеевича уже не было в живых), среди гостей был художник Алексей Федорович Пахомов. Он попросил маму, чтобы я ему попозировала. А. Ф. Пахомов, известный художник, в основном рисовавший детей, пробовал себя тогда в скульптуре и хотел вылепить фигурку юной балерины. (Так она и называлась, когда вышла в свет.) Мама согласилась, и после занятий в училище я бежала в мастерскую Пахомова. Долго мы искали позу, которая говорила бы о балетной профессии, и наконец нашли. Девочка завязывает балетную туфельку. Я прибегала после школы, позировала, а в перерыве жена Алексея Федоровича Анна Васильевна кормила меня обедом, который завершался вкусным, удивительного цвета, вишневым киселем. Закончилось позирование, закончился вишневый кисель, но зато родилась на Ломоносовском заводе фигурка «Юная балерина». Сейчас смотрю на нее и вспоминаю те дни, А. Ф. Пахомова, скромного, довольно молчаливого и очень трудолюбивого. Его иллюстрациями украшены многие книги, а моя фигурка и по сей день находится в Русском музее. И один из первых экземпляров — у меня дома.