– И теперь уже общественное мнение, точнее, общественное одобрение – это желанная вещь, которую можно купить за смешное тупое блевотное действие. Засунь палец в нос и заслужишь чуточку одобрения. Чем больше у тебя одобрения, тем больше его будет в будущем, оно растёт. И если ты совершенно убог, продажен, беспринципен, то сможешь даже получить реальную прибыль от желающих пропихнуть свою дурь…
– Что случилось, Роберт? – пытался я перебить это пламя злобы.
– Дурной сон. Родители убили в утробе младшего брата, добрачного…
Последние слова он еле выговорил, засыпая и утопая в своём наркотическом бреде. Или не бреде.
Валяться в подвале я больше не мог и вышел подышать относительно свежим воздухом.
Играя со встречным ветром в футбол катящимся мусором, я беззаботно бродил вокруг вокзала. В небе тусклое солнце совсем не грело, обозначало своё присутствие серо-песочным диском. На бордюре старого тротуара еле шевелилась умирающая оса. Она медленно, но с огромным старанием протирала передними лапками свои усики, иногда безуспешно пыталась перевернуться с бока на все шесть лап. Я взял её за крылья, чтобы рассмотреть поближе. Она затанцевала в руках, выбрасывая свой тайный кинжал из стороны в сторону. Насколько совершенны эти насекомые, а осы – совершенные хищники.
Когда я зашёл в подвал и включил фонарик, меня встретили вялый мат и недовольные лица Роберта и Геры. Они сидели в обнимку на куче тряпья, облокотившись на стену. У их ног лежал пластиковый пакет, наполненный клеем, и запах от него доносился до меня. Роберт что-то бормотал. Я не стал его слушать, не мог сдержать слёз и злости, видя, как убивают себя дети, погружённые в жестокую безнадёжность мира. Я вылез на улицу, сделал несколько глубоких вздохов и пошёл прочь от ужасов городского подземелья.
Направление у меня уже давно было, а дороги мне не нужны. Я брёл, погрузившись в свои мысли, цепляя на штаны засохшие колючки и вдыхая взбудораженную мной дорожную пыль.
Через несколько часов блуждания по узким улочкам и редким оврагам я вышел к гниющей язве Алиота. Городская свалка смердела, перерабатывая отбросы города. Вороны шумно кричали в разборках за пропитание. Обходить свалку было очень далеко. Она раскинулась на десятки квадратных километров. Я пошёл напрямик.
Наслоение мусора проседало под ногами, тут же заполняясь выжимкой смрадной жидкости. Где-то на середине полигона стоял маленький киоск, похожий на моё бывшее рабочее место. Я решил не подходить близко. У входа в ларёк стояли на трясущихся ногах два пожилых человека в обносках и с бранью пытались выдернуть друг у друга из рук сетчатый мешок подгнившей картошки. Третий мужчина сидел на ободранном кресле с пафосным видом и медленно поглаживал сидящего на подлокотнике лишайного кота. Он взглянул на меня, прищурив один глаз, и казалось, смотрел мне в спину, пока я не пересёк эту страну гудящих мух и жуков, барахтающихся в помойном гнилье.
Улёгся спать в посадке около дороги под грудой наваленных веток. Это было ужасное решение, но ноги ныли от усталости, и состояние после этого ядовитого приключения последних дней было отвратительным. Трижды за ночь приходилось вставать, отжиматься и приседать, чтобы хоть немного согреться.
День двадцать первый, 8 сентября
Утром, нисколько не выспавшись, я решил попробовать остановить на дороге машину, чтоб с относительным комфортом продолжить путь. Уже через полчаса я сидел на своём рюкзаке в конце прохода в автобусе, едущем в Бенетнаш. Меня подобрал водитель пыхтящего автобуса за полцены, без места.
Люди посматривали на меня с недоверием. У некоторых на лице угадывалось отвращение, у других любопытство. Для одних я был бездомный бродяга, для других путешественник. А кто был я? Что из этого правда? Есть ли правда? Является ли правда истинной? Может быть, правда – это субъективное мнение, укладывающееся полностью в рамки личного опыта и менталитета, а истина более глобальна и консенсуальна? Истина одна, и все отклонения от неё – ложь?
Это более интересный вопрос, чем вечная загадка о яйце и курице, где ответ, найденный путём логики, вполне меня устраивает. И первым, безусловно, было яйцо, из которого вылупилась первая курица. А снесло это яйцо нечто почти куриное – куроящер, куроаптерикс. Почти, но ещё не совсем курица. Шаг эволюции. Я забылся в дреме.
Наверное, всё же правда – это понятие субъективное, в то время как истина одна, бескомпромиссная и объективная. Всё, что от нее отлично, – ложно. А я, наверное, тогда путешественник, ведь дом у меня формально есть, а от бомжа меня отличает наличие конечной, хоть и туманной цели.