Мы заехали в город по узким разбитым улочкам, которые слились в грандиозной ширины дорогу. Встречное движение отделяла протяжённая клумба с коричнево-бордовыми цветами и рекламными баннерами. Этот проспект придавал городу какое-то неосязаемое величие. И даже серость безыскусных зданий по обеим сторонам дороги лишь придавала фундаментальности центральной части города.
Автобус свернул направо и уже через пару сотен метров высадил нас у большого вытянутого здания вокзала. Ещё один день был прожит.
Спать сегодня, видимо, придётся в зале ожидания вокзала. Здесь достаточно тепло и безопасно. В моём положении этого вполне достаточно.
Мой сон, или скорее бессонницу, постоянно прерывал голос, оповещающий о прибытии и отправлении автобусов с рекламными блоками между ними.
День двадцать второй, 9 сентября
Проснулся я, ощущая будто бомжи ночевали у меня во рту. Приведя себя в порядок в загаженном общественном туалете, я отправился на охоту. Полные, укутанные в многочисленные слои одежды женщины, все похожие как родные сёстры, предлагали скудный ассортимент тошнотворных блюд: жареные пирожки с различными начинками, жареные хот-доги, острая маринованная морковь и квашеная капуста, но других вариантов не было.
Получив порцию ядовитой энергии, я отправился осмотреться. Город был когда-то словно целиком отлит из бетона. Архитектурный минимализм совместно с лишённостью зданий цвета кроме серого создавал впечатление монохромности мира. Пройдя пару кварталов, застроенных жилыми бункерами, я вышел на большую площадь, оконтуренную высокими хвойными деревьями. В центре площади высился монумент павшим за становление нашего государства. Три представителя различных рас вздымали флаг в знак окончательной победы.
Победы над чем? И для чего? Большинству не понятно. Достаточно просто этого слова. Для многих это защита родины, для других объединение союзных государств в одно и уничтожение зла в лице противников. Я думаю, что всё это – очередной обман. Ведь что такое родина? Разве это политические границы? Или культурные? Или, может быть, климатические, природные? Для меня родина – это среда, в которой я могу чувствовать себя комфортно и на данный момент – это почти весь земной шар, ведь я биологический вид, появившийся в результате миллионов лет эволюции и приспособленный жить не в пределах вымышленных границ, а в принципе, на этой планете. Всё остальное – ложь. Рамки, в которые людей загоняют власти для достижения своих далеко не благородных целей. Родина малая, может быть, и она есть – это любовь к знакомым с детства полям и лесам, к прохладе осеннего воздуха, но отнюдь не любовь к вождю или пограничному забору. Культурно за тысячелетия человеческой истории никто не остался девственным, всё давно смешалось, а остатки кажущейся архаичной культуры, которую мы считаем своей, вполне могут оказаться совсем чужой. Потому патриотизм – это, наверное, политическое чувство и политический инструмент.
На улице было значительно теплее, чем в предыдущие дни. И я решил, что сегодня заночую на крыше какого-нибудь здания с интересным видом и, выспавшись, отправлюсь дальше. Удалившись от центральных улиц города, я быстро нашёл подходящее место. Пятиэтажное здание с открытым выходом на крышу и не закрывающейся входной дверью со стороны двора. С крыши открывался вид на павшего монстра. Какой-то завод, утыканный трубами, словно ящер с шипастым гребнём, смотрел в мою сторону выбитыми окнами. Я решил спать здесь. Сходил в ближайший продуктовый магазин и, купив простой еды, вернулся назад. К тому времени солнце уже садилось, и монстр ожил пламенем заката. Его гребень приобрёл розовый оттенок, а в осколках битого стекла заиграл огонь.
Пришедшие сновиденья не напугали, несмотря на свою яркость и кошмарность. Мне снились горящие в поле люди. Они горели, словно были сотканы из пластиковых прутьев, отекая и капая обугливающейся плотью на землю, падали на колени, и их крики замолкали, сменяясь чавкающим потрескиванием. По какой-то причине мне было тепло от этого зрелища, будто меня согревал этот огонь.
В неуловимый момент я внезапно осознал, что тепло и танцующее пламя не сон. Вздрогнув, открыл глаза и увидел, что через дорогу от моей ночлежки полыхает здание.
Я услышал крики и бросился вниз к пожару. Пламенем был окутан второй этаж, и чёрный дым скрывал холодные звёзды. Когда я вбежал в здание, уже были слышны сирены пожарных машин. На этаже длинный коридор с множеством закрытых дверей был укутан чёрным дымом. Я выбил первую же пластиковую дверь и застыл от шока. Казалось, что звуки и запахи исчезли, осталось только зрение. И закрыть глаза было нельзя. По всей комнате лежали тела, с потолка капал горящий плавящийся пластик. Создавалось впечатление, что это плоть ленивыми потоками стекает с обезображенных тел. И в этой шоковой тишине лёгкая мелодия ветра, скользя, насвистывает нехитрую мелодию в пустых глазницах женского трупа, напоминая рекламу пива, где свистят в горлышко бутылки.