– А где сейчас ваш сын?
Дед сделал вид, что не услышал меня, но заметно сжался от моего вопроса.
Он провёл меня за дом, где, как оказалось, есть небольшая покосившаяся пристройка с оградкой. Это и был его курятник. Выход из него уже прикрыт, и все жители находились внутри. В курятнике горел тусклый красноватый свет. Как объяснил дед, это инфракрасная лампа, для того чтобы создавать комфортную температуру в помещении. Четыре упитанные курицы и петух деловито копались в сене, которым был устелен пол. В углу курятника приделаны насесты и сколочены из досок ящики, выполняющие роль гнёзд. В одном из ящиков лежали два яйца. Дедушка взял их и протянул мне, они были ещё тёплыми. И совсем не казались продуктом питания, они потенциальная жизнь. Яйцо – древнейший символ, семя бытия. В старинные времена Землю считали подобной яйцу, где небо – это скорлупа, облака – это плева, вода – белок, а желток – земля. Из мёртвой материи яйца рождалась жизнь, и древние приписывали яйцу способность воскрешать усопших. А птиц считали дважды рождёнными. Познакомившись с соседями и забрав добычу, я проследовал за дедом в дом.
На ужин была запечённая в печке тыква. Старик вычистил её от семян и заполнил пшеницей с медом. Аромат этого блюда дурманил и словно магнитом тянул к себе. Еда казалась пустоватой, но придавала сил и не падала камнем в желудок как привычный для городского жителя fast food. Ещё один день был прожит, ещё несколько страниц исписано моим корявым почерком.
Лёжа на пахнущей землёй и затхлостью кровати под толстым ватным одеялом, я вспоминал свою прошлую жизнь. И теперь она казалась мне не такой уж и плохой. Простой и бессмысленной, но спокойной и безопасной. На моём лице невольно появилась улыбка от воспоминаний о без умолку тараторящем Патрике, о хмурых забралах лиц прохожих, стремящихся сохранить свой покой и иллюзию защищённости. Я вспоминал шум городских улиц, запах гари и уличной еды. Всё это было отвратительно мне когда-то, а сейчас казалось таким далёким, но таким уютным.
День двадцать девятый, 16 сентября
Утро было добрым. Щебет птиц, лучи солнца, бьющие в окна дома. Всё настраивало на хороший день. Вся эта отшельническая благодать нравилась мне, но в то же время пугала. Эта бесхитростная жизнь затягивала меня. Я вяз в ней как в болоте. И я видел, что дед с удовольствием помогает мне тонуть.
Мы молча завтракали, наслаждаясь видом погожего денька за окном. Таких дней в этом году осталось немного.
– Люблю такую погоду осенью, – прервал я наше молчание. – Люблю, потому что лето будто прощается таким образом с нами и, несмотря на будущую ледяную зиму, напоминает нам, что оно вернётся.
– Лучше бы бабу какую любил, чем погоду. Хотя… И то, и другое непостоянно, как влекущее тебя море. Лучше любить себя. Ты можешь быть непостоянее всех этих баб, погод и морей, вместе взятых, но всё равно любить себя не перестанешь из-за этого никогда.
– Практично.
– А вообще, любовь разная, конечно. Люди разные. И любят все по-разному. Кто глазами, кто членом. Левой пяткой, некоторые даже душой. Вот мне 93 года, а последняя моя жена была младше меня на 40 лет.
– Ого. И что с ней? Ушла к молодому?
– Нет. Разбилась в аварии, – секундная пауза, – когда ехала за подгузниками для моей дряхлой задницы, я тогда сильно болел, – прохрипел старик и хотел было закатиться от желчного смеха, но приступ кашля помешал ему. – Я против этой ерунды, она пичкала меня всякими лекарствами, носилась вокруг меня, как курица с яйцом, врачом по образованию была. А сейчас давай пойдём, сейф свой покажу.
– Сейф? – недоверчиво переспросил я.
– Ага. Все мои богатства там хранятся, – хитро улыбаясь, сказал старик и пошёл на улицу.
С обратной стороны крыльца почти на одном уровне с землёй была квадратная дверь. Под ней скрывался достаточно большой вход в подполье. Как только дверь распахнулась, из непроглядной тьмы повеяло холодом.
– Подпол мой. Припасы на зиму все здесь. Только вот полки подгнили, плесень сожрала. Одному мне неудобно и придерживать полку, и колотить её к стене. А вместе мы управимся махом, – воодушевлённо сказал Олег и где-то нажал на выключатель.
В подполе было сыро и холодно. Он был большим и просторным. По правую сторону стояли три закрытых короба. По левую – те самые злополучные полки. Часть из них была заставлена банками с соленьями и компотами, а четыре полки пустовали. Они были изъедены плесенью, и их-то мы и будем менять. Старик деловито рассказывал, что у него и где хранится: в первом коробе картошка, во втором морковь в песке, в третьем свекла, кормовая «вперемешку с борщовой», как он выразился. На полках в банках огурцы, капуста, клубничное варенье и многое другое. А в левом дальнем углу две бочки. В одной солёные помидоры, а в другой грибы.