Маленькую гостиную, вторую комнату – теперь Сандер был на все сто уверен – гостиничного номера освещал из дальнего угла слабый свет настенного бра, похожего на старинный бронзовый канделябр. И пахло здесь застоявшимся табачным перегаром и не так давно окончившимся разгулом. На низком широком столике возле кожаного шикарного дивана бросались в глаза разнокалиберные бутылки из-под коньяка и вина, остатки каких-то фруктов на блюде, сиротливая, обглоданная виноградная кисточка. Сам диван несколько часов назад послужил импровизированным шкафом, на нем расположились мужская рубашка и френч, маленькая юбчонка и пестрая блузка спящей сейчас в соседней комнате девицы.
Тяжело вздохнув от все еще продолжающегося непонимания, Сандер присел на диван и сноровисто, привычно быстро оделся, успев в процессе разглядеть притулившуюся на углу стола, будто спрятавшуюся за бутылками и блюдами, початую пачку сигарет и массивную металлическую зажигалку в форме крупнокалиберного патрона.
Закурив и бесплодно поискав глазами пепельницу, Сандер махнул рукой, стряхивая пепел в блюдо с объедками. Такими же безуспешными оказались и поиски чистого стакана или хотя бы чашки, остатков воды или спиртного. Все бутылки на столике и под ним были сиротливо пусты.
Промучившись с пересохшим горлом до самого конца сигареты – ведь, как известно, пить больше всего хочется именно тогда, когда пить нечего – Сандер с теперь уже притворным тяжелым вздохом поднялся с дивана и двинулся на выход из номера, успев подумать, что девица никуда не денется до его возвращения, а если и денется, то не такая уж будет большая потеря. В конце концов, его сейчас гораздо больше занимал тяжелый похмельный вопрос – что же происходило совсем, кажется, недавно, и как он сам попал в этот гостиничный номер, чем приключения неизвестной ему, по крайней мере, сейчас, особы.
В маленькую прихожую номера, кроме основной входной двери, выходили еще две, и Сандер благоразумно заглянул и за одну, и за другую, что бы слегка освежить помятое со сна лицо и отлить из организма излишнюю накопившуюся там жидкость. Наверное, попади он сюда сразу же после пробуждения, яркий свет и ослепительная сантехника произвели бы шокирующее впечатление, но, уже слегка разгулявшись, Сандер только отметил про себя, что номер ему достался очень даже фешенебельный: кроме использованных, огромных по размеру махровых полотенец в ванной присутствовали с пяток других, чистеньких и белоснежных, разного формата и еще пара свеженьких, не надеванных халатов.
«Всё, удивляться и напрягать мозги надо бы прекращать», – подумал Сандер, выходя в коридор, короткий и высокий, устланный, подобно номеру, пушистым голубовато-серым ковром. Коридор с глухой стеной по левую руку от выхода, справа обрывался неширокой лестницей.
Пройдя мимо еще трех дверей в соседние номера, Сандер осторожно спустился по крутым мраморным ступенькам в просторный и гулкий вестибюль с привычной глазу, но пустой конторкой с маленькой ключевой доской над ней. Прямо перед глазами возвышалась огромная, больше похожая на средневековую своими размерами и изящной тонкой резьбой дверь, ведущая на улицу. Справа, за подвязанными портьерами, прикрывающими вход в неизвестное помещение, было тихо и сумрачно, а вот из левого крыла, причудливо и слабовато освещенного, доносилась едва слышная музыка… то ли блюз, то ли еще нечто похожее, в таинстве музыкальных жанров Сандер разбирался плоховато, предпочитая оценивать услышанное на уровне «нравится-не нравится».
Конечно же, он без раздумий свернул туда, где теплилось хоть какое-то подобие жизни. И оказался в буфетной, отделанной темным деревом. Пяток маленьких столиков прятались по углам, оставляя свободным пятачок перед стойкой буфета, откуда и звучала эта странная, тоскливая и успокаивающая одновременно мелодия.
За стойкой, перед сверкающей разнообразными гранями и всеми цветами радуги высокой стеной бутылок, маячило бледное, давным-давно не видевшее солнца лицо, обрамленное жиденькими темно-русыми прядями. А за одним из столиков сидел странно одетый в черный комбинезон с погончиками, украшенными двумя непривычного вида бледно-золотистыми лычками, и помятую пилотку с трудно различимой, мелкой кокардой совсем молодой мужчина, наверное, чуть за двадцать. Перед ним поблескивала пустая рюмка.
Сандер, старательно не обращая внимания на уже привычно незнакомую обстановку, решительно подошел к стойке и одним лихим движением устроился на высоком табурете.