- Майк, быстрее! - Брюса потрясла эта картина. "Я не думал, что это так тяжело, - подумал он. - В муках будешь ты рожать детей своих". С искусанных губ женщины сорвался очередной крик.
- Скорее, черт тебя возьми! - взмолился Брюс к хирургу. Хейг начал осмотр. Его пальцы казались неестественно белыми на фоне темной кожи. Наконец, он удовлетворился и подошел к стерилизатору. Появились Игнатиус и санитар с двумя лампами. Священник хотел что-то сказать, но почувствовав напряженность в комнате, промолчал. Все смотрели на Майка Хейга. Его глаза были плотно закрыты. Лицо в свете лампы, казалось, состояло из плоскостей и острых углов. Он тяжело дышал.
"Я не должен его сейчас подталкивать, - подумал Брюс. - Я подвел его к самому краю, он должен сам принять решение". Майк открыл глаза.
- Кесарево сечение, - быстро произнес он, как собственный смертный приговор. - Я это сделаю.
- Халаты и перчатка? - быстро спросил Брюс отца Игнатиуса.
- С стерильном шкафу.
- Принесите.
- Ты должен помочь мне, Брюс. И вы тоже, Шерман.
- Конечно, объясни нам.
Игнатиус помог им облачиться в зеленые операционные халаты. Они быстро продезинфицировали руки.
- Принесите тот поднос, - приказал Майк и открыл стерилизатор. При помощи длинного пинцета он доставал из испускающей пар коробки инструменты и укладывал их на поднос, громко произнося название каждого.
- Скальпель, скобки, зажимы.
Санитар протирал живот женщины спиртом и укладывал простыни. Майк наполнил шприц пентоталом и повернулся к свету. Его не возможно было узнать: лицо в маске, волосы закрыты зеленой шапочкой, длинный халат закрывал тело до пят. Он нажал на поршень, несколько капель прозрачной жидкости скатились по игле. Он взглянул на Брюса.
- Готов?
- Да, - кивнул Брюс. Майк склонился над женщиной, взял ее руку и стал иглой нащупывать под темной кожей вену. Жидкость в шприце окрасилась в красный цвет, Майк медленно нажал на поршень. Женщина скоро перестала стонать, ее тело расслабилось, дыхание замедлилось и выровнялось.
- Идите сюда, - приказал Майк Шерман. Она взяла хлороформную маску и подошла к изголовью.
- Я скажу вам когда.
Она кивнула. "Господи, как прекрасны ее глаза", - подумал Брюс.
- Скальпель, - сказал Майк и указал на поднос. Брюс быстро передал его. Потом все смещалось в его голове. Он потерял чувство реальности. Натянутая кожа, раскрывающаяся вслед за скальпелем. Кровь, сочащаяся отовсюду. Розовые мышцы, желтоватые слои подкожного жира, синеватые кольца кишечника. Человеческое естество, мягкое, пульсирующее, кровавоблестящее в свете лампы. Скобы и зажимы, как серебристые насекомые, окружившие разрез, как будто это был цветок. Пуки Майка, не похожие на человеческие, в желтых резиновых перчатках, работающие в животе. Промакивающие, режущие, зажимающие, перетягивающие. Потом лиловая матка, разрезанная скальпелем. И, наконец, маленький клубок из рук и ног, с непропорционально большой головой, опутанный толстой розовой змеей пуповины. В руках Майка ребенок повис вниз головой, как летучая мышь. Щелчок ножниц, и он больше не связан с телом матери. Еще немного манипуляций Майка, и ребенок закричал. В его крике чувствовалось возмущение живого существа от встречи с этим миром. Со стороны стола в восторге засмеялась и захлопала в ладоши, как ребенок на кукольном представлении, Шерман. Внезапно Брюс тоже засмеялся. Это был смех из самой души. Смех из далекого прошлого.
- Возьми его, - предложил Хейг. Шерман осторожно взяла слабо извивающееся тельце на руки. Хейг начал зашивать. Наблюдая за ее лицом, Брюс ощутил, как смех умирает у него в горле. Ему хотелось плакать. Хейг зашил специальным сложным стежком матку. Затем, как опытный портной, стал накладывать внешние швы. Он стянул толстые губы разреза нитками и, наконец, заклеил пластырем. Он накрыл женщину одеялом, сдернул с лица маску и повернулся к Шерман.
- Вы можете помочь мне вымыть его, - его голос звучал гордо. Они вдвоем подошли к раковине. Брюс скинул халат и вышел на улицу. Он облокотился на капот автомашины и закурил.
"Сегодня я вновь смеялся, - с удивлением подумал он. - А потом чуть не плакал. И все из-за женщины и ребенка. Притворство кончилось. И уединение. Сегодня здесь родился не один человек. Я вновь смеялся. У меня было желание смеяться. Я чувствовал необходимость плакать. Женщина и ребенок. Единственное ради чего стоит жить. Нарыв прорвался. Теперь я буду выздоравливать".
- Брюс, Брюс, где вы? - он не ответил. Она заметила огонек сигареты и подошла. Остановилась рядом в темноте.
- Шерман... - произнес Брюс и замолчал. Он хотел обнять ее, просто крепко обнять.
- Да, Брюс, - ее лицо было совсем близко.
- Шерман, я хочу... - Брюс снова замолчал.
- Я тоже, - прошептала она, но затем отступила на шаг. - Пойдем посмотрим, что делает наш доктор, - она взяла его за руку и повела в дом. Он чувствовал в своей ладони прохладу ее длинных красивых пальцев. Майк Хейг и отец Игнатиус склонились над колыбелью, стоящей рядом с кроватью матери. Женщина спокойно дышала, на ее лице застыло выражение умиротворения.
- Брюс, посмотри какая прелесть, - позвал Хейг. Все еще держась за руки, Брюс и Шерман подошли к колыбели.
- В нем все восемь фунтов, - гордо заявил Майк. Брюс посмотрел на младенца. "Черные новорожденные красивее наших - они не выглядят наполовину сваренными".
- Жалко, что это не форель, - пробормотал Брюс. - Могли бы зарегистрировать национальный рекорд. - Хейг с секунду смотрел на него в недоумении, затем закинул назад голову и рассмеялся. Это был новый Хейг. Это чувствовалось во всем. Как он держал голову, как разговаривал.
- Как насчет обещанной выпивки? - проверил его Брюс.
- Выпей за меня. Я пропущу.
"Это не простые слова, - понял Брюс. - Он теперь действительно в ней не нуждается".